Нетленный прах

– Если чему-нибудь и научило нас наше время, – вдруг сказал Уэллс, – то, наверно, понимать, как много сущностей носим мы внутри себя. В нашей индивидуальности заключено множество личностей, в каждом из нас столько человек, сколько мнений мы высказываем или душевных переживаний испытываем.

Тем временем Моника отыскала нужную сцену и дала мне прочесть. Там говорилось о наделавшем немало шума инциденте времен Второй мировой – гибели шхуны «Ресолюте». Обстоятельства были мне хорошо известны: я не раз встречал описания инцидента, когда собирал материалы для моих «Осведомителей», и помнил, что гибель колумбийского судна, в которой неизменно винили немецкую субмарину, вынудила Боготу разорвать дипломатические отношения с Германией, интернировать и заключить под стражу ее подданных, закрыть их банковские счета и конфисковать их собственность. Все их имущество (а колумбийские немцы были в основном люди более чем обеспеченные) перешло в государственную казну, что почти всегда означало – в руки могущественных казнокрадов. Один из персонажей спрашивает другого: «Ты хочешь сказать, что гибель наших кораблей на Карибах была лишь трюком, нужным для того, чтобы Колумбия присоединилась к союзным державам, а попутно – озолотила за немецкий счет нескольких наших патриотов?»

– Понимаешь? – спросила Моника.

– Что? – спросил я.

– Что? – спросил Уго.

– Погодите минутку.

Ее пальцы без колец проворно перелистали страницы и на этот раз быстро нашли искомое. Она передала мне тетрадь и снова попросила прочесть вслух.

«Что вы думаете о смерти Гарделя? – спрашивает неведомый мне рассказчик. – Многие считают, что это была не катастрофа, а спланированное убийство: кто-то подложил бомбу в самолет – и прощай, певчий дрозд». Персонаж по имени Сальседито отвечает: «Превосходный сюжет для триллера. И вдобавок никто не удивился, что это случилось у нас в стране, в стране смерти». И эта история тоже была мне близка, и слово это употреблено здесь не случайно, а почему – вы узнаете чуть позже. В июне 1935 года, во время гастрольной поездки по трем колумбийским городам Карлос Гардель, самый выдающийся исполнитель танго, погиб в авиакатастрофе в медельинском аэропорту Олайа Эррера. Его самолету F‑31, чье прозвище «Жестяной Гусь», должно быть, многих наводило на тревожные мысли, оставалось две минуты до отправления, назначенного на три часа дня, когда пилоту сообщили, что надо будет загрузить на борт несколько коробок с кинопленкой. Их засунули под сиденья, потому что в грузовом отсеке места уже не было. Потом скажут, что катастрофа произошла из-за того, что самолет был перегружен. Как бы то ни было, пилот (Эрнесто Сампер, тезка и однофамилец того, кто станет президентом Колумбии шестьдесят лет спустя) увидел клетчатый флаг и начал выруливать. Однако самолет никак не мог набрать скорость. «Не самолет, а трамвай какой – то», – пошутил, как передают, Гардель. Потом F‑31 повело вправо, вынесло со взлетной полосы, и он врезался бы носом в аэродромные постройки, полные людей, если бы Сампер в последнюю секунду отчаянным маневром не сумел изменить направление. F‑31, который резко развернуло, столкнулся с другим самолетом, ожидавшим своей очереди на взлет. Обе машины мгновенно вспыхнули; погибло пятнадцать человек, включая Гарделя. Официальное расследование пришло к выводу, что причинами катастрофы были: перегрузка, сильнейший боковой ветер и, главным образом, отвратительное состояние взлетной полосы. Среди экспертов, подписавших заключение, значится и фамилия инженера Эпифанио Монтойи, чья внучка в 1994 году рассказала мне об этом, а пять лет спустя вышла за меня замуж.

Но я ничего не сказал об этом легкомысленном совпадении Монике и Уго, потому, во‑первых, что им-то совершенно незачем было разделять мой интерес к диковинным камео, которых история сняла в этом фильме, а, во‑вторых, потому что мне это не показалось существенным. Куда важней было вспомнить, что и вокруг гибели Гарделя строились конспирологические версии: говорили о жестокой конкуренции двух крупных колумбийских авиакомпаний и о соперничестве самих пилотов, говорили еще и о сигнальном пистолете, в котором таинственным образом не хватало одного патрона.

– Ну, теперь видите? – спросила Моника.

– Я вроде бы вижу, – сказал Уго.

– Послушайте, я не знаю, кто такой этот Карбальо, – сказала Моника. – Но если ему был нужен тот, кто готов слушать про всякую конспирологию, то он его тут нашел. Эрре-Аче был чуток к таким вещам. Ему нравилось считать, что все на свете имеет свою потаенную сторону. Затонула шхуна на Карибах? – Заговор с целью лишить немцев их собственности. Авиакатастрофа, в которой погиб Гардель? – Заговор авиакомпании, чтобы вытеснить конкурента. Что я могу сказать? Ну, нравились ему такие истории.