Думаю, что когда люди перестают считать свои поступки правильными, у них возникает потребность в наказании. Во всяком случае, я мечтал о том, чтобы меня наказали: бичевали, мучили, унижали. Что угодно, лишь бы я снова смог обрести себя. Но наказывать меня никто не собирался. А так как я официально был трезвым, меня не могли даже выкинуть с работы. Напротив, шеф публично меня отметил как сотрудника, серьезно раненного при исполнении. И я решил наказать себя сам. Вынес самый суровый приговор: жить дальше и бросить пить.
В бар стали приходить люди. Биргитта жестом показала им, что скоро освободится.
— А потом?
— Снова встал на ноги, вышел на работу. Работал допоздна — дольше всех остальных. Ходил на тренировки и в длительные походы. Читал книги. Немного — изучал юриспруденцию. Перестал знаться с плохой компанией. Впрочем, и с хорошей тоже. Со всеми, с кем свел знакомство, когда пил. Не знаю почему — это было что-то вроде генеральной уборки. Все, что случилось в моей жизни раньше, должно было уйти — и плохое, и хорошее. Как-то раз я сел за телефон и обзвонил всех своих прежних приятелей. Говорил: «Привет, приятно было проводить с вами время, но больше мы встречаться не можем». Большинство согласились со мной. Некоторые даже обрадовались. Кое-кто сказал, что я так отгораживаюсь от мира. Возможно, они были правы. В последние три года я больше общался с сестрой, чем с кем-нибудь другим.
— А женщины?
Харри окинул взглядом стойку. Некоторые посетители начинали терять терпение.
— Это уже другая, тоже долгая история. Старая история. После аварии у меня никого не было. Я стал эдаким одиноким волком. Кто знает, может, я привлекателен, только когда выпью? — Харри задумчиво налил в кофе еще молока.
— А почему тебя направили сюда, в Австралию?
— Кое-кто из руководства, наверное, решил, что это как раз для меня. Вроде проверки. Я так понял, что если не завалю все дело, передо мной откроются кое-какие перспективы в Норвегии.
— Думаешь, это так важно?
Харри пожал плечами.
— Немногое на свете действительно важно, — он кивнул на другой конец стойки. — По крайней мере не важнее, чем выпивка для того парня.
Биргитта ушла, а Харри остался сидеть и смотреть в кружку. Над полками со спиртным висел телевизор. Показывали новости. Харри понял, что рассказывают о группе аборигенов, которые требуют прав на какой-то участок земли.
— …в соответствии с новым Законом о титуле собственности для коренных народов, — сказал диктор.
— Значит, справедливость торжествует, — услышал Харри голос за спиной.
Обернувшись, он сначала не узнал длинноногую напудренную женщину с грубыми чертами лица и в огромном светлом парике. Но потом вспомнил, где уже видел этот нос картошкой и широкий промежуток между передними зубами.
—
— Отто Рехтнагель собственной высочайшей персоной, красавчик. Ах, эти высокие каблуки такие неудобные. Я предпочитаю, когда мои мужчины выше меня.
— Что будешь пить? — спросил Харри, пытаясь привлечь внимание Биргитты.
— Расслабься. Она знает, — сказал Отто.
Харри предложил ему сигарету. Тот взял ее, не поблагодарив, и жеманно сунул в розовые губы. Харри достал спичку, и Отто, не отрывая от него глаз, глубоко затянулся.
Платье было коротким, и Харри видел тощие ляжки Отто, обтянутые чулками. Следовало признать, что его одеяние — своего рода шедевр, и в Отто больше женственности, чем в большинстве женщин, которых встречал Харри.
— Что ты имел в виду, когда сказал: справедливость торжествует? — спросил Харри, кивая на телеэкран.
— Ты что, не слышал про
Харри покачал головой.
—
Биргитта поставила перед Отто большой бокал «Маргариты».