Неторопливая машина времени

Пэйдж слабел в схватке с овладевающим его сознанием потоком мыслей чудовища; необычайно яркие и абсолютно неземные образы как будто засасывали его.

Помощь пришла неожиданно — очень слабая, словно музыкальная, мысленная волна — хрустальный ручеек, луч лунного света. Мысль была бесконечно человеческой: она рассказывала о янтарном море, об опаловом континенте, о ясном разуме в гармонии с незамутненными чувствами. Всем своим существом Пэйдж устремился к этому источнику светлых образов, уверенный, что рядом с ним сражалась незнакомка.

Ну а храм, оазис — разве она не находилась рядом со своим мрачным красавцем-фараоном?

Долго размышлять не пришлось, потому что хищная мысль снова перешла в атаку. Если до сих пор она нападала напористо и грубо, являя собой символ ужаса и неизбежной гибели, то теперь изменила тактику, с изумлением обнаружив силу противника. Теперь она стала вкрадчивой, сладостной, томительно нежной, переполняя чувственный мир Пэйджа ощущением немыслимого наслаждения, недоступного смертным, острого, как сама боль. Мысль навевала сны, обещая неиспытанную негу, абсолютную страсть и абсолютный восторг. Существо, которое овладело его нервной системой и теперь играло на этой клавиатуре удивительны" симфонии, жило так долго и познало столько неведомых удовольствий, что человеческий мозг мог просто сгореть при контакте. Долгий опыт и знания Пэйджа позволили ему понять в краткой вспышке отчаяния: Пта, сконцентрировав свою волю, переживал сам и заставлял противника переживать вместе с ним его чудовищный ад.

Но где же фараон, на которого и должно было напасть это существо?

Он все еще оставался человеком, исследователем, подготовленным к тому, чтобы сохранять ясность мысли и в одиночестве космического корабля, и в хаосе планетарных катаклизмов: он все еще сражался.

Пилот Хьюго Пэйдж, человек, попавший сюда из 2500 года, не имел ничего общего с этим вулканом ненависти и чудовищных страстей.

Эта простая трезвая мысль, за которую он уцепился, возвратила ему его личность, разрушила колдовские чары, и черные и красные волны схлынули. Хьюго понял, что стоит на коленях у подножия дюны, куда он скатился между каменных глыб. Руки были в крови, удары сердца отзывались в голове тупой болью… По-видимому, последняя атака была такой свирепой, что он оказался вырванным из четвертого измерения и начал воплощаться в физическое тело. Он содрогнулся.

В тишине пустыни раздались мелодичные звуки — они были похожи на голос незнакомки.

— Спасайтесь! Спасайтесь скорее! Они хотят погубить вас!

— Меня? Но почему? Я не принадлежу ни этому времени, ни этой стране!

— Вы ничего не понимаете! Вам грозит страшная опасность…

— Может быть, вы Объясните? — спросил Пэйдж, и каждое слово наждаком царапало его пересохшее горло. — Могу ли я помочь вам?

— Нет, нет! (Волна холодного отчаяния).

— Я хочу увидеть вас.

— Это невозможно. Вы погибнете, если им удастся воплотить вас.

— А они могут сделать это?

— Я не знаю. Они опустошили мозг у стольких атлантов. Уходите в свое время. Не думайте больше обо мне.

"Они опустошили мозг у атлантов…"

Наверняка то же произошло и с ним. Пейдж чувствовал себя действительно опустошенным. Но если он в течение нескольких мгновений разделял с чудовищем память и мысли, то это означало, что и другие имели доступ к его сознанию. Он задрожал. Все же он был неплохим физиком и опытным астронавтом — и если эти чудовища смогут использовать в своих целях его знания?.. Мысль о Земле 2500; года, подвергшейся нашествию звериных масок Египта эпохи фараонов, потрясла его.

Ну а если уйти в свое измерение? Силуэт профессора Рецки на другом берегу Реки Времени показался ему совершенно нематериальным. Этот призрак должен был нажать на кнопку, опустить рычаг с надписью «возврат». Это казалось чем-то абсолютно неправдоподобным. Гораздо реальнее был этот древний мир — его Земля и, одновременно, словно другая планета. Воздух, чистый до головокружения, сочные краски, яркие до боли в глазах. Розовая луна среди смерчей сияла неправдоподобным светом. Роскошный оазис с пальмами, словно только что омытый дождем, туманящий голову аромат бледных кубков лотоса, тяжелый запах мускуса, выдававший присутствие свирепых хищников, свежесть источника — все это кричало о яростном, пьянящем, юном мире. Все здесь, наслаждалось мгновением, поскольку смерть подстерегала на каждом шагу. "Я живу!" — кричали ивовые кусты в тот миг, когда их сминали толстые ноги гиппопотама. "Я существую!" — сверкали крылья тут же проглоченной бабочки. Каждое мгновение дарило живущим острейшее наслаждение.