Неторопливая машина времени

Ему приснилось озеро. Он прочитал слово «Апрель», написанное на кокпите белой яхты, и почувствовал себя уверенней. Яхта приближалась к понтону, на котором толпились музыканты в национальных костюмах и девушки в желтых юбках и белых кофточках. Девушки размахивали пестрыми полотнищами, покрытых надписями, но на таком расстоянии он не мог разобрать, что там было написано. Обернувшись, он увидел над озером высокие голубые горы. До него смутно доносился городской шум, на фоне которого резко выделялись пронзительные сирены аэрокаров, маршруты которых пересекались как раз над старым мостом. Это был Люцерн, и этого не могло быть.

Темное лицо. Карие, задумчиво смотрящие глаза…

Он стремительно скользил над поверхностью озера. Стайки рыб едва успевали шарахаться от его тени. Ветви деревьев осторожно касались воды. Пена взлетала вверх фонтанами жемчужных пузырьков.

— Помоги мне, малыш, — произнесли губы на темном лице.

Он попытался помочь, и с усилием переставил вперед правую ногу. Странно, но у него почему-то не было рук.

— Хорошо, малыш. Ну, еще немного.

Он взлетел над поверхностью озера. И устремился в вышину. Далеко внизу остались Четыре Кантона, лакированные шале, горшки с геранью, чистенькие дорожки, ядовито зеленые лужайки.

— Ты должен помочь мне, малыш. Скажи-ка, что у тебя спрятано здесь… (Он почувствовал, что его потрепали по животу. Почувствовал, как… нет, кто-то подергал его пояс. А в карманах на поясе находились бутылки с молоком. Он должен отнести их матери, чтобы она приготовила сказочный йогурт, о котором мечтают все туристы.)…Ты нужен мне. Но я не могу перетащить тебя отсюда.

Он снова попытался помочь.

Ему загадывали шарады, и он отвечал лучше всех.

— Как тебя зовут, малыш?

На этот вопрос он не мог ответить. Это враги пытались взломать защиту его сознания. Нужно было задействовать все линии обороны. Придумать что угодно, чтобы сбить противника с толку. Даже простой пехотинец с нарушенной психикой способен закрыться наглухо. Запереться на психические замки.

— Малыш, мне кажется, что они тебе здорово врезали. Не знаю только, кто именно. Но ты выглядишь совсем неважно… Слушай, я был убит, но я ожил. И ты не пристрелил меня, когда я едва мог пошевелиться. Мне совсем не хочется драться с тобой, малыш… Откуда ты взялся? Скажи, ты знаешь острова?

Он невнятно пробормотал, что знает озеро. Потом он рассказал о старом городе, о чудесных ресторанчиках возле старого моста.

— Теперь, — снова послышался голос, — мы постараемся выбраться из этой заварушки, согласен? Опирайся на правую ногу. Я не хочу, чтобы ты остался здесь подыхать, как животное… В Пацифиде нас не учили так обращаться с врагами, понимаешь? Так, потрудись еще немного. Постарайся согнуть колено, хоть немножко. Нет, вот это… Ты меня слышишь? Ты ведь спас меня. Или, по крайней мере, не убил. Хотел бы я знать, что ты видел там, внизу… Да шагай же, господи! Ты мне нужен, я все равно тебя не брошу.

Он очень хотел помочь — неважно, кому. Но он не должен был называть себя.

Его осенила прекрасная идея: шагать! И он принялся воплощать ее в жизнь. Результат оказался неожиданным. Он видел то озеро, то какое-то странное место, заваленное ящиками и пакетами. Ими нужно было загрузить яхту на колесах, которая по праздникам объезжает Четыре Кантона.

Шагать. Он снова увидел карий глаз, в котором светились дружелюбие и любопытство.

Он повернулся. Теперь он излучал тепло. И свет. С теплом и светом возвращалось и озеро.

«Мы перевернулись», подумал он.

Секретарь клуба протягивал ему с понтона руку.

«Я могу идти сам!»

— Еще один шаг, малыш. Я боюсь этого чертова дома. Еще немного, малыш…

— Меня зовут Йодрелл. Антон Йодрелл. Но вы… Вы не имеете права… называть меня по имени.

Он плыл на спине, в нескольких метрах от понтона. В голубом холодном небе с пронзительными криками кружились чайки.

— Еще пару шагов, малыш…

* * *

Крейсер насквозь пропах машинной смазкой и синтетическим мылом. Юные атлеты проносились коридорами, торопясь к первому или второму бассейнам, игровой площадке или пляжу.

Брат Доломар рискнул выбраться на пляж. На горизонте над фальшивым Средиземным морем он увидел варварскую фелуку. С радостным криком он бросился в воду… и потерял сознание.

В корабельной больнице марсианские психиатры объяснили ему, что видение «фелуки» свидетельствует о предыдущем злоупотреблении ониротропными веществами, запрещенными законами Конфедерации.

В этот момент крейсер находился в 18 часах пути от точки встречи с Доломаром.

Брат Доломар заснул на пляже, повернувшись спиной к миражам криминальных фелук и проснулся только от первых нот мелодии из «Унесенных ветром», предупреждавших о визуальном контакте с астероидом.

Когда он покидал крейсер, ему не встретился ни один офицер, ни один матрос, который пожелал бы ему удачи.

Охваченный счастливым предчувствием, он позволил законопатить себя в гулко звеневшее металлическое яйцо — капсулу для десятисекундного полета от корабля до родного астероида.

* * *