Неторопливая машина времени

Его поспешно погрузили на санитарный звездолет, запихнув в кислородную палатку, и корабль устремился к одной из дальних планет, известной своим идеальным климатом, позволяющим победить любую анемию и поставить на ноги самого тяжелого больного-хроника. Но все дело было в том, что Фрэнк Соллер не страдал какой-нибудь болезнью — он просто умирал от старости, и прекрасно понимал это. Уложенный в противоперегрузочный гамак, он был почти готовой мумией — мышцы его омертвели, тяжесть грудной клетки почти расплющила легкие; недавно еще соколиный взор помутнел. Он хотел закричать, но звуки застряли в его горле. Он попытался пошевелить рукой — движение получилось спазматическим, похожим на судорогу лапки раздавленного насекомого. Ему казалось, что он очутился в желудке проглотившего его гигантского хищника, и процесс переваривания, похоже, уже начался, хотя он еще был жив.

Вдобавок, Соллер знал, что обрушившаяся на него катастрофа наступила совсем не так внезапно, как думали окружающие. Да, ночью на Даймоне случился обвал; он рухнул в черную пропасть. Но задолго до этого его здоровье прошло по ряду ступеней, ведущих только вниз.

Взять хотя бы тот день, когда он в отчаянии отшвырнул листок бумаги с уравнениями, в которых внезапно перестал что-либо понимать. Или другой день — или ночь? — когда он перестал интересоваться тайнами Вселенной — странной, невообразимо далекой звездой, невероятно сложной структурой радиотуманности…

Хотя тогда он выжил, но для него перестали существовать сначала уравнения, потом то гибкие, то застывшие теории, наводившие мосты через бесконечность; потом пропали звезды, галактики, наконец, числа и атомы. Дряхлость астронавтов постепенно овладевала им как ряд быстро следовавших друг за другом этапов деградации. Скоро он перестал быть жадно стремящимся к открытиям ученым, то беззаветно бросающимся на штурм галактик, то устремляющимся в атаку на атомное ядро. Он забросил расчеты и лабораторные опыты. Но еще какое-то время он с удовольствием находил применение чудом застрявшим в мозгу научным теориям; он все еще продолжал искренне восторгаться длинным стреловидным телом космического крейсера, устремляющегося в глубины Вселенной; его по-прежнему восхищали бездны космического пространства, и новые миры все еще сохраняли для него ощутимую реальность.

Когда-то, на протяжении бог знает скольких веков, он был отважным космическим авантюристом, предводителем звездных армад, разрушителем враждебных миров, победоносно выходившим из любой схватки. Рассказывали, что он не однажды спасал Землю, но теперь ему не было до этого дела. По сути, наиболее долгоживущей частью его существа было идеализированное воплощение космического героя, великолепного животного, которым восхищались обитатели тысяч звездных миров.

Ближе к концу исчез и звездный герой; осталось одно животное. С внезапным ужасом Соллер подумал: было ли происходящее его первой смертью, или в этом изношенном теле помещались и другие сущности? Во время внезапной вспышки просветления, напугавшей его едва ли не больше, чем все остальное, его пронзила мысль: а что, если его организм просто забыл, как нужно умирать?

Если так, то ему придется жить до тех пор, пока в его теле, истинном воплощении живого трупа, не произойдет полный распад всех клеток, пока он не почувствует, как разлагаются его внутренности, как легкие превращаются в жижу, заполняющую грудную клетку, как мозг… Он затрепетал, будто попавшая в липучку муха.

Друзья, которых он знал, оказались счастливее его — старость поразила их на лету, и они бросили штурвал в самый последний момент перед тем, как превратиться во вновь вспыхнувшую звезду. Другие герои неожиданно исчезли в диких джунглях неисследованных планет, наконец, третьи утонули в бездонных болотах… Свирепые кошки-гиганты, чудовищные пиявки Альфарда или живые камни Прозерпины довершили начатое. Ему же не повезло, потому что он очутился в руках себе подобных, и теперь его заставят прожить до конца. На нем будут изучать, как происходит деградация великолепного образца человеческого существа.

И его охватила глубокая печаль.

И тогда.

В его предплечье вонзилась игла шприца, и сквозь ватный туман полубессознательного состояния до него донесся голос. Если бы он был в состоянии сформулировать свою мысль, он сказал бы, что незнакомец материализовался из небытия перед его гамаком — настолько неожиданно в его поле зрения возник силуэт человека. Облаченный в огненно-красный рабочий комбинезон, с острым профилем, над которым покачивалась двойная антенна, похожая на ласточкин хвост… Тонкие губы, слегка выпуклые глаза.

— Позвольте представиться, — сообщил незнакомец. — Доктор Мист, бактериолог. Тот самый, который…