Нетрадиционная медицина (СИ)

Она вышла, плотно закрыв за собой дверь. Арант нерешительно потоптался возле кровати, посмотрел в окно, где наливался алым край неба, и нерешительно взялся за темный отрез ткани. Сначала заткнуть уши, затем обвязаться платком так, чтобы ничего не видеть было достаточно просто. Да и спустить штаны перед тем, как лечь на кровать спиной кверху – тоже. Ведь что может быть естественнее, чем лечь голым в постель? Но вот петь в таком виде пятую песнь Мороза, торжественный гимн, который предназначался для толпы, для шествия… Арант неуверенно, полушепотом запел первый куплет, сразу почувствовал себя круглым дураком и в приступе злости сорвал платок с головы.

За стенкой раздался бас Ильи. Илья пел красиво, выводил каждую нотку, каждый слог. Арант заслушался и чуть не подпрыгнул на кровати, когда песня на конце первого куплета вдруг перешла в удивленный взвизг и оханье.

- Илья? Илья, ты что? – заорал Арант.

Илья его не услышал, но впечатлениями поделился:

– Не соврала, заморская девица! О, как красив и холоден снег… Больно - жуть!.. И нет огней, и звуков нет… Как нитку из кишок протянули!.. О-о-о, морозные ночи!

Приободренный и убежденный, чувствуя, что не одинок, Арант вновь заткнул уши, завязал глаза, лег и запел. И вдруг понял – песнь зазвучала совсем по-другому! Обычно она летела из груди, рвалась в небо и ввысь, а сейчас вдруг наполнила тело, ушла вглубь, задрожала в каждой клеточке. Собственный голос показался совсем другим, глубоким и более могучим. Его ничто не отвлекало от святых звуков. И вот, когда Аранта затопил восторг, заставивший забыть обо всем на свете, по оголенной правой ягодице вдруг мазнул холодок и в неё впилась острая боль.

Арант не удержался – заорал от неожиданности совсем не песнь. Стихия тут же замерла, хлынула обратно внутрь. Арант тут же спохватился и продолжил петь, преисполнившись уверенности. Боль ощущалась еще несколько мгновений, а потом исчезла, – точно иголку выдернули – напоследок мазнув тем же влажным холодком.

А Арант остался лежать и петь пятую песнь Мороза так красиво, как только мог. Странный заморский метод лечения помог! Мудрец практически чувствовал, как стихия выливается из него, как укрепляется дух, а вместе с ним и тело.

Дайфу - доктор

Вариоляция состояла в прививке оспенного гноя из созревшей пустулы больного натуральной оспой, приводившей к заболеванию оспой в лёгкой форме. Этот способ был известен на Востоке по крайней мере с раннего Средневековья, в Индии о нём сохранились записи VIII века, а в Китае — X века.

Глава 11

То ли сыворотка получилась настолько убойная, то ли это выпестованная естественным отбором живучесть сыграла свою роль, но уколы оказали на мудрецов буквально магическое действие. Я всадил им всего по одной полной дозе, а симптомы дифтерии исчезли на следующий же день! Единственный, кому не повезло болеть три дня, это Арант. Исключительно из-за его нежелания пить каждые два-три часа. И вроде бы логично было списать такое стремительное выздоровление на возраст, - самый активный цветущий период с двадцати до тридцати пяти - но ведь даже слабенький и хиленький мальчик Юн Лан тоже скакал козликом уже на третий день и распевал песни. В горле от дифтерии ни следа не осталось.

От такого результата я просто обалдел. Это же какие здесь микробы были непуганые, если хватило всего одного укола и пары литров чая?!

Если восхитился даже я, что уж говорить об остальных? За Юн Лана господин Чан кланялся до самой земли и посоветовал меня всем своим друзьям. Впечатленные мудрецы опять принялись бегать по городу. На сей раз с советом петь пятую песнь с завязанной головой и голым задом. Я, конечно, знатно повеселился, но уточнил, что петь надо не где-нибудь, а на святой земле Дома Порядка. И с тяжелым вздохом пошел готовить новую партию сыворотки. На этот раз из лошадиной крови, потому что у моих привитых подопытных как раз подошел срок выработки антигенов.

Спасибо, хоть оборудование в снадобнице было рассчитано на массовое производство, а господин Чан обеспечил сменные иглы. Народу в Дом Порядка набилось столько, что яблоку было негде упасть. Дом разделился на две части: мужскую и женскую – и каждый клочок «святой земли» занимало голопопое, ничего не видящее и не слышащее тело.

Я сбивался с ног, хотя работал лишь в закрытых, свободных от наблюдателей комнатах и молельном зале. Игл на всех не хватало – приходилось на ходу стерилизовать их самогоном и использовать повторно. Те, кто получил укол, после песни вскакивали и показывали «точку выхода». Народ видел, воодушевлялся и пел по нескольку часов кряду.  

Но сделать укол абсолютно всем, да еще так, чтобы никто ничего не заметил, не смог бы ни Будда, ни Христос, ни местный Осмомысл. Поэтому я ничуть не удивился, когда однажды вечером ко мне в снадобницу постучались.

- Секунду! – крикнул я, одним глазом следя за реакцией, а другим – за песочными часами. – Девяносто семь… Девяносто восемь… Девяносто девять…