Нецарская охота

– Ровным счетом ничего. Я официально работал в государственной больнице. Я провел эту операцию в свое рабочее время. Я не вижу никаких причин для охоты на тех бывших детей. По правде говоря, я сильно сомневаюсь, что ваши выводы верны и кто-то преследует вас именно из-за той давней операции. Но даже если все так и есть, я к этому не имею никакого отношения.

Он произнес это твердым и уверенным тоном, как и должен был говорить с незнакомцами, явившимися в его дом с подобными бредовыми идеями. И все же в глубине его темных глаз появилось некое сомнение. Вика не была уверена, что ей это не показалось – она вообще сейчас ни в чем уверена не была. Но и сдаваться не собиралась.

– Мне больше некуда идти, – объявила она. – Спасибо, конечно, что спасли меня двадцать лет тому назад! Но если вы не поможете мне сейчас, это перестанет иметь какой-либо смысл. Не знаю, кто такой этот псих, откуда он взялся, но он крайне упрямый, так просто не отступится. Он даже посторонних людей готов убить, чтобы до меня добраться! Я не хочу, чтобы из-за меня еще кто-то пострадал. Вызывайте, кого хотите, хоть полицию, хоть иностранных легионеров, а я буду сидеть здесь, пока вы мне всю правду не расскажете!

– Сидеть вы, девушка, будете в отделении, а не здесь, – фыркнул врач, но почему-то отвел глаза в сторону. – Да не знаю я никакой тайной правды, которую я мог бы открыть вам дрожащим голосом и под тревожную музыку за кадром… Если вы и не ошибаетесь, ничего плохого в той операции не было! В больницу привезли пострадавших детей, мы их спасли – в чем же здесь криминал? Вот только…

– Только что? – оживилась Вика.

В его глазах вновь отразилось сомнение – нет, ей не показалось!

Демиденко не торопился с ответом, он, похоже, раздумывал, а надо ли ему откровенничать с абсолютно посторонними людьми. Но он, хирург с многолетним стажем, увидел шрам на ее шее, который не замечали другие люди, он знал, что она не лжет.

Вика ждала его ответа.

– Это неофициальное заявление, – наконец произнес Демиденко. – То, что я вам сейчас скажу… Это и не факты даже, это не более чем мои домыслы…

– Но мы ведь и не следователи! – напомнила ему девушка. – Мне это для себя нужно знать, чтобы понять, что делать дальше!

Хирург задумчиво постучал пальцами по подлокотнику кресла:

– Я тогда работал в больнице совсем недолго, можно сказать, только начинал… Оперировал, но не распоряжался в больнице. Когда произошла авария, под «прессом» оказались мы все, но в первую очередь – Евгений Михайлович. Доктор Столяров то бишь. Он должен был все организовать, грамотно распределить хирургов по операционным – а врачей не хватало! – понять, какие операции следует провести в первую очередь, а кто и подождать может. Даже теперь, с учетом всего моего нынешнего опыта, я не знаю, как поступил бы на его месте, и я рад, что тогда разбираться со всем этим пришлось не мне. Евгений Михайлович оказался как бы под двойным «прессом». Во-первых, это были дети в тяжелом состоянии, да еще так много сразу. Во-вторых, это были непростые дети! Раз вы там отдыхали, то должны знать, что лагерь-то был по нынешним меркам элитным, дети простых смертных туда не попадали. Поэтому за каждого умершего ребенка Столярову пришлось бы отчитываться перед его высокопоставленными родителями – так, словно он их чадо и убил.

– Это же нечестно! – возмутилась Вика.

– Это жизнь. В ней много несправедливости. Он каким-то образом со всем справился… Нескольких человек мы все-таки потеряли, но большинство детей спасли. Обошлось без скандала, персонал клиники и Евгений Михайлович получили впоследствии массу премий. Это объективные факты – он спас этих детей. А вот дальше начинаются мои домыслы. Столяров не очень-то радовался тем премиям, мне казалось, что он даже стыдился их. Себе он ничего не взял, никаких денег. Даже те деньги, что вручали ему лично в руки, он передавал на благо клиники. Да и вообще, прежним человеком он больше не был…

– В смысле?

– Нервным он каким-то стал, раздражительным. Операции почему-то старался больше лично не проводить – сказал, что руки у него начали дрожать. Ушел на пенсию, хотя до аварии этого не планировал, твердил, что его прямо из операционной на кладбище повезут! Ну и на пенсии, скорее, не жил, а просто доживал. Вскоре умер, хотя на здоровье никогда раньше не жаловался. И все – после того дня!

– Раз уж мы заговорили о домыслах… Может, они у вас имеются и по поводу причин такого его поведения? – поинтересовался Марк.

– Я в настоящее время не только оперирую. Я заведую отделением. И зная специфику этой работы, я теперь оцениваю тот день иначе… Да и думал я об этом часто, что тут скрывать. Даже с учетом того, что времена тогда были другие, есть вещи, которые… ну, даже на уровне домыслов они – неправильные. И если мои догадки верны, дальнейшее поведение Евгения Михайловича становится вполне понятным.