Нецензурное убийство

Зыга потянулся за свежим выпуском «Голоса». Там он не нашел ничего, кроме втиснутого между двумя белыми пятнами цензуры упоминания, каким образцом добродетели был светлой памяти редактор Биндер, и намека на то, каким сукин-сыном должен быть его убийца. Однако запах типографской краски вызвал у Мачеевского смутное воспоминание о кофе. Он потянулся к подоконнику, где оставил кофейник из «Европы». Кофейник был пуст. Гуща — и та высохла, на ней даже погадать и то бы не удалось. Самое большее — накормить червячков для наживки, которые от кофе всегда набирались чрезвычайного темперамента и в Быстрице, в паре шагов от дома Зыги, на них клевали во-о-от такие окуни.

— Может, у тебя есть кофе в термосе? — спросил он Крафта.

— Только с молоком, — предупредил заместитель, потянувшись к портфелю.

— А бутербродов жена тебе случайно не сделала? — продолжал допытываться Мачеевский, пока его вчерашняя, вся в подтеках, чашка наполнялась ароматной жидкостью.

* * *

Сыщики не принесли почти никакой информации. Знакомые Биндера ничего не знали, и могли лишь поделиться со следователями своими подозрениями. Все они были столь же интересны, как откровения младшего комиссара Томашчика.

Только после десяти Фалневич вместе с Гжевичем и одним полицейским притащили несколько пачек архивных номеров «Голоса».

— Не хотели давать, — тяжело дыша, отчитался агент. — Но подвернулся Зельный. Видели бы вы, пан начальник, как он строил глазки какой-то редакторше. В конце концов так вскружил бабенке голову, что та размякла, как воск.

— Что значит «какой-то»?! — возмутился Зельный, который как раз втащил последнюю упаковку. — Самой главной, по рецензиям на фильмы. Что бы я с другими бабами делал, если б не эти ее трали-вали в газете?! Достаточно прочесть, и знаешь, что говорить… Но теперь я мечу выше, как, по-вашему, пан начальник? Либо пан, либо пропал, верно? — Сыщик поставил обвязанный шпагатом ворох бумаг рядом со столом Зыги и поправил прическу. Мачеевский обратил внимание, что Зельный, хоть и был во вчерашней рубашке, сменил галстук. — Она хочет писать такие социальные штучки, вот я и сказал, что ей вполне путевые заметки устрою, так сказать, весь путь — от греха до падения. То бишь, отведу к курвам, чтобы спросила, почему они курвятся, — добавил он, видя, что Гжевич не понял. — Ну и, ясное дело, обеспечу ей полную безопасность.

— Да оставь ты этих фармазонов, — поморщился Крафт.

— Как пожелаете, пан комиссар. Какие будут указания, пан начальник?

— Кстати, что там в борделях? Биндера знают?

— Нет, и это абсолютно точно.

— Ладно. Прогуляйтесь по городу, может, что и услышите, — махнул рукой Зыга. — Совещание на ангелус[9].

Когда агенты вышли, Мачеевский вынул перочинный ножик, и они вместе с Крафтом принялись распаковывать «Голос Люблина» за последний год. Зыга начал просматривать газеты с самого свежего номера. Хотя под утро туда наспех вставили заметку о смерти редактора, большая часть газеты, должно быть, готовилась еще при жизни главного. Зыге мало что удалось оттуда узнать.

На первой полосе не было ничего, кроме виньетки и фотографии с подписью: «проф. Эдвард Ахеец»; на месте текста белело пятно цензуры. Чтобы никто перед национальным праздником не поносил правительство и маршала, подобными пятнами пестрела и вторая полоса. В остатке: мелкие объявления, театральная рецензия, программа радио и рассуждения, почему «Уния Люблин» опять не вошла в высшую лигу. Зыга передал газету Крафту и потянулся за следующей.

— О, а это занятно! Ты проворонил! — вдруг рассмеялся Генек. — «Девочка, пробегавшая мимо здания КУЛя[10], потеряла молитвенник. Пропажу можно забрать в секретариате редакции».

— Иди ты!.. — буркнул Мачеевский.

— А что? Чем не шпионская шифровка? — Крафт тоже собрался отложить последний «Голос» в сторону, но Зыга внезапно с ехидной улыбочкой забрал у него газету.

— А ты, однако, хороший сыщик, Генек! — похвалил он. — Шпионская шифровка. Военная контрразведка велела докладывать им обо всем подозрительном, вот мы и доложим.

— Не втягивай меня в свои склоки, Зыга. — Крафт отодвинулся вместе со стулом. Он знал, что у Мачеевского с военными какие-то личные счеты, ибо временами его язвительность выходила за привычные рамки соперничества между полицией и армией.

— Какие склоки? — буркнул младший комиссар. — Все вполне официально. Отправлю служебной почтой в конверте с сургучной печатью. И пускай маются.

* * *

Время шло к двенадцати, а Мачеевский и Крафт едва добрались до начала июня. Она обнаружили всё — и ничего, газета Биндера нападала практически на всех: от маршала и пана старосты до коммунистов, от люблинских промышленников до эксплуатируемого пролетариата. Не было недели, чтобы ножницы цензора не оставили белого пятна хотя бы на одном номере.

— Пожалуй, Генек, из этого ничего не выйдет. — Зыга швырнул на стол заместителя очередной «Голос». — Из «Экспресса» хотя бы можно чему-то научиться.

— Например?