Он вдруг страшно обрадовался, словно спустя много лет встретил давнего друга. Все события, произошедшие на Кальдеронии, уже представлялись нереальными – да, в общем-то, так и было, – и Селес почти поверил, что Алиса, возможно, никогда и не существовала, кроме как элемент «заданных обстоятельств». Он вспомнил, как она доказывала ему, что все на планете ненастоящее, плакала и собиралась всех захватить в заложники. Как она с ним терпеливо возилась, как они путешествовали по плоскостям, и самогон тоже вспомнился, будь он неладен… А потом оммо наконец прочел информацию о пациентке.
Ее звали совсем не Алиса. Ее звали Мария Левад (что само по себе было весьма гуманно), она страдала от дисгармонии здравого смысла и дисгармонии абсолютного одиночества. Ни партнера, ни детей, из родителей в карточке почему-то упоминался только отец, Никола Левад. Больше всего на свете Мария ненавидела ночи и скуку. Она боялась змей, а единственным ее дополнительным пожеланием было, чтобы с ней как можно больше общались. Никаких упоминаний о сверхъестественных способностях, вроде чтения предметов, в карточке не имелось.
Радость заметно поутихла. Селес уже собрался мысленно признать, что никогда не был знаком с этой человеческой самкой, но потом снова заглянул ей в глаза и улыбнулся. Нет, это все-таки была она, Алиса.
Дверь кабинета Тиинонашт была заперта. Постояв немного перед ней, Селес отправился в ангар, где размещались корабли – там его должен был ждать Рамар, который клятвенно пообещал ни с кем не скандалить и ничего не ломать. Психа на месте тоже не оказалось, а корабли, утомленные недавним ментальным взрывом, дремали. Селес не знал, что делать дальше – идти искать Рамара, который, блуждая в одиночестве по седьмому сектору, мог доставить массу неудобств и пациентам, и персоналу, или ждать Тиинонашт, чтобы процесс извлечения Марии (то есть, конечно, Алисы) начали поскорее. И тут в его личное пространство робко постучались.
Дверь бесшумно отъехала в сторону, и в ангар вошла Айа. В желтом вязаном свитере и трогательных брючках, слишком коротких для нее, с двумя тугими косичками, она как никогда напоминала человеческого детеныша. Она улыбалась во весь рот и подозрительно быстро хлопала мокрыми ресницами. В руках у нее был ворох каких-то тряпок, из которого свисала длинная полоса ярко-синего меха. Собственно, только эту полосу Селес и заметил, потому что уж очень она бросалась в глаза.
– Меня выпустили, – сказала Айа и счастливо хлюпнула носом. – Привет…