Владислав нагнулся за выпавшей рацией.
И в это миг ухнуло. Окна квартиры, где сидела «тревожка» вспучило, а потом разметало ослепительным брызгами.
«Подствольником — в дверь, сука!»
Он упал на землю, закрылся от летящих осколков.
Что-то орал в рацию, но всё уже было бесполезно. Уже грохотали выстрелы, куда и кто стрелял, он так и не понял.
Со стороны Гоголевского по улице ударил ослепительный сноп света. И вслед за ним надсадно ударил крупнокалиберный пулемёт. Сзади, из-за угла дома вырвались яркие цепочки трассеров. Вой рикошетящих от стен пуль, крики команд, стоны раненых, жалобные всхлипы трескающихся стёкол…
Владислав подтянул колени и закрыл голову руками…
Вынырнувший из темноты солдат ударом ноги перевернул его и разрядил в грудь оставшиеся в рожке патроны…
Салин на четвереньках вполз в гостиную. Ветер врывался сквозь разбитые стёкла. В воздухе ошалелыми белыми птицами носились клочки бумаги, вырванными из расстрелянных книг. Весь ковёр был усыпан осколками стекла, он полз, не замечая саднящей боли в ладонях. В стену гулко бились пули, будто кто-то ловко, с одного удара вгонял в неё гвозди.
Ника лежала, широко разметав руки, подтянув под себя левую ногу. Так спят только уставшие дети. Рухнув в сон.
Одна рука Ники была неестественно заломлена, пальцы ещё сжимали ручку его кейса, из его распахнутого нутра вывалились листы бумаги, до пояса укутав её тело, правой она распахнула халат на груди.
Между двух иссиня-чёрных сосков пульсировал красный родничок.
Липкая струя рвоты вырвалась из горла, Салин надсадно закашлял, едкая желчная пена залепила рот, жгучие слёзы замутили глаза. Показалось, что губы Ники расплываются в сладкой улыбке.
Он истошно закричал, и слышал только собственный крик, пока в голове не лопнуло вена, словно перетянутая струна, и не обрушилась тьма…