Неучтённые миры

Дней пять я притиралась к местному режиму. Здание, в которое нас доставили, гордо именовалось Окрой. Не в честь горького экзотического фрукта, а за приближенность к окраинам Деополиса. Рабочие, большая часть которых жила здесь же, вставали по утреннему гудку сирены. Вкалывали до следующего гудка. Обедали. Заканчивали день вместе с гудком.

В Окре занимались экспериментальными проектами по продлению жизни Деополиса. Разрабатывали новые технологии по освоению миров, изучению артефактов, адаптации иномирцев. Здесь же нашли место мне. И да, не комнату с панорамным видом, а именно койка-место в жилой на пятом этаже.

Все семь соседок вставали раньше меня, занимали очередь в душевую раньше меня и уходили на работу раньше меня. Узнав, что я понятия не имею, как долго проживу с ними, ко мне сразу же потеряли интерес. На мои вопросы либо не отвечали, либо отмахивались парой слов, не утруждаясь объяснениями. Лишь одна поддерживала со мной контакт, деля место в столовой.

Худоба Куми не имела ничего общего с хрупкостью фигуры Фло. Вроде и ростиком одинаковые, и весом. Но походила она на истощенное зомби, выползшее в потемки обшарпанных коридоров, а не на изящную пленницу Белокаменного дворца.

— Стопки не нальют. Не тем, кто нашего уровня доступа, — дернула она себя за ткань формы. Две медных нити прошивали ее воротник. На моей одежде эти нити были перекрещены. — Расслабляться как? Телу не отдохнуть. А дезинфицироваться внутри надо. Вредное производство губит сильнее грофа.

Я перевернула ладони. На подушечках бледнели мозоли. В моих переводческих способностях нуждались редко, а вот сортировать сплавы металлов, привозимые из-за купола, кому-то было нужно. Как и проверять плотность защиты одежды. И стирать известняковую пыль с механизмов грохочущих машин. До последнего меня не допускали. Не доверяли.

— Я не пью, — с долей неуверенности ответила я, когда Куми катнула по столу кругляшек. Деревянная монетка стукнулась о ладонь и упала плашмя.

Лет десять назад согласилась бы, не раздумывая. Сейчас — знаю точно! — после бессонной ночи и любой дозы алкоголя на следующее утро не встану. И в обед. И вечером. Вообще больше не встану.

— Это сейчас, — хмыкнула Куми, потирая плечо. Когда она размыкала тонкие губы, из ее рта просачивался кисловато-сладкий запах. Он смешивался со вкусом резиновой каши, оставляя в недоумении, отчего именно меня подташнивает. — Через два сияния брулом завоешь, да поздняк. В Лукс дверца не всем открывается.

— Не знаю, сколько длится одно сияние, но как подпольный бар решит мои проблемы? — Я с подозрением уставилась на монетку-пропуск.

Девушка заскребла ложкой по дну, собирая липкие остатки завтрака.

— Я тя не пойму. Хочешь к нам вписаться или нет? Окры под нож пустят и не задумаются, а там знакомства склеить на раз два. Пока лохмы блескучи, а гроф мозговую кашу не выел, чё ж шанс травить?

У самой Куми процент седины превышал половину. От природной черноты остались жалкие крохи, что выглядели омертвевшим грузом. Просаленные пряди свисали из куцего хвоста, и, наверное, снились в кошмарах парикмахерам из вип-салонов.

— Я хочу узнать, где мои подруги, — ответила я, продолжая игнорировать монету. Уже минут пятнадцать я не ела, а размазывала по тарелке блеклую жижу. Аппетита она не вызывала, но без посудины в столовой сидеть странно. — Вылазки на полулегальные мероприятия не помогут.

— Вариантов не много: в Рассаднике, в Лабе, в теневой смене, — пожала плечами та. — Если их не граничат, то в Лукс прибегут с первым шансом.

Говорок Куми вгонял меня в ступор. То ли она действительно так разговаривала, то ли Малыш давал сбои в переводе именно на ней.

Ложка подцепила кашу и опустилась обратно. И да, это была овсянка. Ну конечно. Сотни зерновых культур погибли, а она жива. Гречки у них нет. Риса нет. Киноа нет. А что есть? Овсянка, сэр.

Куми открыла рот, чтобы добавить что-то еще, но в этот самый момент в столовую вошла знакомая процессия из мужчин. Четко по расписанию.

— Извини, мне пора. — В последний момент я стащила монетку и сунула в карман. Другой рукой подхватила тарелку и засеменила между столами. У меня ушло с десяток дней, чтобы выследить старого приятеля. — Я подумаю.

Нацепив улыбку, я заскользила по обшарпанному полу. Жизнерадостность, будто заразная болезнь, разгоняла с моего пути толкущихся людей. Среди потускневших стен, угрюмых лиц и стекающего грязной жижей лампового света, радостный человек внушал если не опасность, то хорошую порцию подозрений.

— Всем доброго утра! — шлепнув тарелку с остывшей бурдой, я втиснулась на лавку между двумя здоровенными мужиками. — Как поживаешь, Никий? Ой, я же никому не помешала?

Ко мне повернулся сосед справа. На мощном лбу уже желтел перевернутый полумесяц с трудом заживающего синяка. Мужчина пытался скрыть его за куцей челкой, но ее явно не хватало. В дуге шрама хорошо распознавался знакомой изгиб подшвы тяжелого ботинка.