Для кубинского руководства и недругов Хрущева в Пекине развязка кризиса выглядела малодушной капитуляцией. Хрущев объявил о выводе советских вооруженных сил с Кубы, даже не уведомив об этом Кастро. Он также не мог рассказать кубинскому лидеру о своем соглашении с Кеннеди об «обмене» ракет, справедливо опасаясь того, что вспыльчивый Фидель увидит в этом сделку за счет Кубы и расскажет об этом секрете всему миру. Кастро, в свою очередь, считал, что Хрущев предал лично его и дело революции. Когда Хрущев в разговоре с Кастро, приехавшим весной 1963 г. в Москву мириться, случайно проговорился о ракетном обмене с Кеннеди, кубинский лидер был вне себя от злости и унижения{604}
.Карибский кризис еще долго напоминал о себе; никогда больше советские руководители не решались на прямой военный конфликт с Соединенными Штатами. После сурового кубинского урока кремлевские руководители стали гораздо серьезнее относиться к идее контроля над вооружениями. Высшие военные круги и руководители гигантского военно-промышленного комплекса, в том числе атомный министр Ефим Славский и председатель военно-промышленной комиссии Дмитрий Устинов, продолжали выступать против любых ограничений в области военного развития. Однако ученые-ядерщики, к мнению которых прислушивались в Кремле, подготовили почву для сдвига в сознании руководителей страны. Многие из этих ученых с сочувствием относились к международному движению за запрещение ядерного оружия. Игорь Курчатов с конца 1950-х гг. и до самой своей смерти в феврале 1960 г. отстаивал в коридорах власти идею моратория на ядерные испытания{605}
. В начале 1963 г., когда и Хрущев, и администрация Кеннеди вернулись к соглашению о частичном запрете на испытания, решающими аргументами в пользу такого соглашения стали доводы ученых-атомщиков. Виктор Адамский, член теоретической группы Сахарова в ядерной лаборатории Арзамас-16, написал записку на имя Хрущева, в которой убеждал его принять условия, которые были ранее предложены американцами, но отвергнуты Москвой: проводить испытания только под землей. Сахаров одобрил это письмо и на другой же день вылетел в Москву, чтобы показать его Славскому. Министр согласился передать послание в руки Хрущеву. Ученым удалось подобрать нужные слова, притом такие, что Хрущев остался доволен. Несколько дней спустя Славский сообщил Сахарову о том, что Хрущев согласился с их рекомендацией{606}.В то время советское руководство категорически возражало против присутствия на советской территории инспекторов из НАТО, проверяющих соблюдение условий договора о запрещении ядерных испытаний. Тот же Хрущев, который обличал в своих воспоминаниях сталинскую шпиономанию, справедливо считая ее «болезнью», будучи у власти всячески противился инспекционным проверкам. Первый секретарь говорил коллегам по Президиуму, что даже две или три инспекции — а это тогда была советская позиция в переговорах с Соединенными Штатами — будут означать, что Советский Союз «запустит к себе шпионов». Даже если западные державы согласятся на инспекцию на своей территории, «нам этого не надо». К началу 1963 г. советской атомной программе уже больше не требовалось проводить широкомасштабных испытаний для создания стратегического арсенала и достижения паритета по стратегическим вооружениям с Соединенными Штатами. Главным же было то, что частичный запрет на ядерные испытания не предполагал инспектирования на местах. Когда вопрос об инспекциях отпал, исчезло и последнее препятствие на пути к соглашению. 5 августа 1963 г. переговоры между США, Великобританией и СССР закончились тем, что в Кремле был подписан Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой. Сын Хрущева вспоминает, что руководитель СССР был «чрезвычайно доволен, даже счастлив» такому соглашению{607}
.Тем временем Хрущев открыто выступил против «революционной» фразеологии Китая в вопросах о войне и мире{608}
. В своей речи на заседании Верховного Совета в декабре 1962 г. он высмеял представление китайцев об империализме как о «бумажном тигре». «Бумажный тигр, — сказал он, — имеет атомные зубы, и с этим шутить нельзя». В июле 1963 г. советское руководство решилось «публично скрестить шпаги с китайцами»: на проходящей тогда встрече глав стран Варшавского договора в Бухаресте главной целью для Кремля было заручиться поддержкой союзников по Варшавскому договору в борьбе против Пекина. В посольстве США пришли к верному выводу: «согласие СССР подписать договоренность о частичном запрете на ядерные испытания» можно объяснить прежде всего «необъявленной войной», которая разразилась между Москвой и Пекином весной 1963 г. Хрущев уже не боялся потерять лицо перед китайцами, заключив договор с «империалистами»{609}.