Неудавшееся Двойное Самоубийство у Водопадов Акамэ

Ая повернулась ко мне спиной. Вышла на улицу. Я пошёл было за ней. Но она быстро подошла к стоявшему у обочины такси, сделала знак водителю открыть дверцу, мельком взглянула на меня и села в машину. Я увидел её на мгновение через стекло заднего сидения. И машина уехала.

Всего минуту назад мы стояли у стойки, спокойно ели гамбургеры, и вдруг… Как холодно она взглянула на меня напоследок… Сердце похолодело, словно скованное холодом её глаз. Я запрокинул голову. Увидел августовское небо, такое голубое… Подумал, что меня вдруг выбросило ещё в одну неизвестность.

Я почему-то вспомнил станцию Ёцуя. Вспомнил, как Масако сказала: «прощай», как повернулась и ушла. Тогда я почувствовал, что теряю что-то навсегда. Но что?

Ая — такой же чужой мне человек, как и Масако, человек, в сердце которого скрипят неведомые мне поршни. Но её слова, все те слова, которые я услышал за эти два с чем-то проведённых вместе с нею дня, жили во мне, дышали, переплетаясь в сумасшедший клубок. Плач человека, которого замуровали в бочке и бросили в море пролива Акаси. Тихое дыхание девушки, затаившейся в картонном ящике…

Я шёл вдоль путей подвесной железной дороги. Станция Тэннодзи была третьей по счёту. Вчера утром Ая уже попыталась уехать без меня — очевидно, не желая впутывать меня в свои проблемы. Как она изменилась вчера, после той встречи в квартале Синсэкай… Я тоже испугался не на шутку. Но не мог забыть выражение, мелькнувшее в её глазах, когда она сказала, что хочет съездить со мной к сорока восьми водопадам Акамэ — «напоследок». Нет, выбора у меня не было. Но куда же она уехала так внезапно? Неужели в Хатта? Но тогда всё кончено. Только бы не это…

Быть может, она отправилась в контору этого Тэраяма и его братии? Но оттуда ей тоже вряд ли выбраться. В любом случае мне оставалось одно — ждать. Ведь я увидел цветок лотоса на её спине, этот огромный, уродливый кровоподтёк. Ведь я ласкал её… Нет, наверняка она просто хотела дать мне ещё один шанс, как бы говоря своим уходом: «Хочешь бежать — беги сейчас!» Но ужасающие глаза райской птицы неотступно смотрели на меня. И бежать было некуда.

Когда часы на станции показывали почти без двадцати двенадцать, я впервые подумал, что, даже если она не объявится, убиваться я не стану. Подумал с раздражением. Будь на то её воля, она пришла бы непременно. Но время шло, а я всё ждал, с каждой минутой раздражаясь всё больше, и скоро раздражение перешло в ненависть, а ненависть — в желание убить её. И не только её — мне всё больше хотелось столкнуть в глубокую воронку одного из сорока восьми водопадов Акамэ и её, и себя самого. Если она всё-таки придёт, я, хочешь не хочешь, отправлюсь в ещё одно странствие — последнее. Мне было страшно.

И всё же бесстрашно
Схватите же шляпку мою.

Снова в ушах оглушительно зашумела кровь. Мне захотелось бежать оттуда, немедленно. Подбежала Ая.

— Прости… Заждался?

— Да нет…

Она тяжело дышала, и на кончике носа виднелись капельки пота. В руках она держала объёмистую сумку.

— Как я обрадовалась, когда тебя увидала!

— …

— В такси подумала: уйдёшь, и ладно. Но не поехать тоже не могла. Ну никак.

— Нет, я…

— Прости меня, ладно? Если бы ты только знал, как я счастлива была, когда тебя увидела! Спасибо. Не забуду тебя, до самой смерти помнить буду!

Она говорила с возбуждением, совершенно на неё непохожим. Словно ни на миг не задумалась обо мне, о том, с какими чувствами я стоял здесь, дожидаясь её, и просто выпалила всё, что было у неё на душе, путаясь в сумбуре своих чувств. И всё это она говорила мне — человеку, который только что желал убить её! Который хотел бежать от неё без оглядки! Мне вдруг захотелось закричать, истошно, срывая глотку…

— Багаж оставим здесь.

Ая сунула монетку в щель шкафчика камеры хранения.

— Своё тоже тут оставь. Барахло тебе уже не понадобится.

Что конкретно лежало в её сумке, я не знал, но в моей котомке лежала лишь смена нижнего белья и тому подобное. Вчера вечером мы оба надели чистое исподнее. Очевидно, в последний раз. Ая вынула ключ.

Мы сели на поезд окружной линии и поехали в сторону Цурухаси, чтобы пересесть там на линию Кинтэцу и доехать по прямой до станции Водопады Акамэ. В двенадцать часов четырнадцать минут пополудни мы бегом заскочили в скорый поезд, следовавший в Набари. Поезд тронулся, и в окне замелькал сумбурный городской пейзаж. На который мы тоже, очевидно, смотрели «напоследок». Виднелись крыши и стены домов, вывески лавок, блестящие листья деревьев, дороги, сияющие в лучах палящего солнца, и машины, и люди, и школьники, и олеандры, и трава на пустырях… Я видел всё это удивительно отчётливо, в мельчайших деталях.

Но сердце моё было безмолвно. Лежало в груди тяжёлым и нелепым камнем. Мы сидим рядом — женщина лет двадцати пяти-двадцати шести и мужчина тридцати четырёх, обутый в сандалии гэта — и молчим, просто молчим. По крайней мере это — всё, что видят остальные пассажиры.