Неудержимая. 1000 км пешком по легендарному пути Камино де Сантьяго

Похороны казались какими-то нереальными. Мои родители, хоть и ошеломленные, были строги и спокойны. Отец молчал, но явно сдерживал чувства. Он почти не говорил, потому что боролся со слезами, как и все мужчины его поколения. Мама металась от радости по поводу того, что Брюс в раю, до растерянности и горя по поводу его недавней смерти. У нее был вполне очевидный шок.

Мы с братьями и сестрами собрались вокруг родителей и постарались сделать все, чтобы укрыть их от терзающей боли. Я все время думала о том, что он теперь избавился от мучений. И была рада.

Через шесть недель я поехала в Японию на семинар. Поездка была недолгой – я вернулась домой через пять дней. Когда самолет сел, я получила сообщение от моего мужа Патрика, что он встречает меня в терминале (а он этого никогда не делал). В редких случаях, когда он решал меня подхватить, то ждал на стоянке, и я просто заскакивала в его машину с чемоданом. Иногда я просто брала такси. То, что он зашел внутрь и встречал меня там, было странным, как и его голос.

Получив сумку и проскользнув через таможню, я вышла в терминал, там стоял Патрик с абсолютно белым лицом.

Я пошла прямо к нему и спросила:

– Что случилось?

Он потряс головой, взял меня за руку и ответил:

– Прости, Соня. Твой отец умер сегодня утром.

Шалтай-Болтай

Вскоре после смерти Брюса и отца моя жизнь стала разваливаться. Нет, не профессиональная жизнь – она оставалась вообще единственным моим утешением. Что бы я ни делала: работала ли с клиентами один на один, вела ли семинары, читала ли лекции – когда я была полезной другим, я вновь была на высоте и в тысячах километров от собственных душевной боли и несчастья. Когда я работала или преподавала, в моей душе вновь царил мир. Проблема заключалась в том, что я не могла работать круглосуточно – хотя были дни, когда и это мне удавалось.

Когда первый шок прошел, я поняла, что очень сильно злюсь. В основном на Брюса. Мой брат принес семье так много боли своей зависимостью, что его смерть стала просто последней каплей. Я пыталась любить его при жизни, но его зависимость и эгоистичность мешали мне это сделать.

На протяжении многих лет я игнорировала его оскорбительное поведение, повторяя себе, что его просто нужно любить и поддерживать вне зависимости от того, что он делает. Все-таки он не был здоров ни физически, ни эмоционально. Я очень старалась быть хорошей сестрой, но он был таким эгоистичным манипулятором, что это много раз меня отвращало.

Я никогда ему этого не говорила. Вместо этого я старалась любить его и принимать таким, какой он есть. Так что я была в ужасе, поняв, что больше не смогу этого сделать. Во мне оказалось столько затаенной злости, что у меня дыхание захватывало.

К тому же мне было стыдно. Я не должна была злиться, ведь он был мертв! Я должна была испытывать любовь и радость, ведь он наконец-то был спокоен.

Все это, впрочем, не отменяло хаоса, драмы и манипулятивности его поведения – вот что меня злило. Почему он был таким глупцом, почему от него ничего не ожидали? Почему за всю ту боль, что он нам принес, не последовало понимания или наказания?

Неписаным правилом нашей семьи (или моим собственным) было то, что, раз я была сильнее и удачливее, мне следовало быть доброй, любящей, не судить и принимать – и не реагировать на постоянное отвратительное поведение. Пока он был жив, я со своей ролью более-менее справлялась. Но теперь все мои чувства внезапно вылезли на поверхность.

Я молилась о том, чтобы мои чувства ушли, но этого не происходило, и я разочаровалась в себе. Злость на мертвого брата никак не вписывалась в мой образ духовного учителя и наставника и потому смущала меня.

Если бы я проговорилась кому-то, что у меня были такие чувства, особенно своим коллегам, меня бы немедленно покарали. Мне говорили: «Прости его», «Не суди», «Такова была карма», «Радуйся, что это была не ты», «Странно, что ты так думаешь». Короче говоря, я слышала те же слова, что говорила себе все те годы, что он был жив. Теперь они лишь злили меня. Я все больше стыдилась себя и молчала.

Особенно я злилась на себя потому, что раскрылась мужу – Патрику. Раньше, когда я жаловалась ему на Брюса, он соглашался с тем, что его поведение неприемлемо, вместо того чтобы просто меня выслушать. Мне просто хотелось услышать: «Соня, мне так жаль». Но этого так и не произошло.

Я злилась на то, что он не смог утешить меня, когда мне было так больно. Почему он не мог просто обнять меня и уверить в том, что все будет хорошо? Почему он не видел, что все эти потери переполнили меня страданиями и горем? Вместо этого он отдалился, оставив меня страдать в одиночестве.