«Неудобное» искусство: судьбы художников, художественных коллекций и закон. Том 1

Так можно писать лишь о человеке, который уже что-то успел «выкинуть». Кроме того, «просить держать все в тайне» обычно можно лишь человека, который был участником или хотя бы очевидцем определенных событий. Гоген же никогда не утверждал, что он присутствовал при якобы имевшем место причинении себе Ван Гогом телесного повреждения. Нельзя истолковать эту фразу и таким образом, что «тайна» должна заключаться в несообщении о происшествии брату Тео. Последнего телеграммой проинформировал сам Ван Гог. Следовательно, «тайна» могла касаться не последствий событий в «желтом домике» в виде отсечения уха Ван Гога, а именно их деталей.

В конце своего действительно очень длинного письма Ван Гог сообщает о требовании Гогена вернуть ему оставленные при поспешном бегстве некоторые не вполне обычные предметы:

«…в своем последнем письме Гоген настоятельно потребовал возвратить ему „фехтовальную маску и перчатки“, хранящиеся в кладовке моего желтого домика. Я не замедлю отправить ему посылкой эти детские игрушки. (Выделено мной – А. Б.).

Надеюсь, он все-таки не вздумает баловаться с более опасными предметами»[45].

Слова об «ослеплении» Гогена в момент происшествия могут до известной степени послужить ключом к разгадке обстоятельств происшествия. Внимательное прочтение процитированного письма несомненно показывает наличие в нем определенного подтекста, за которым чувствуется скрытое обвинение Гогена в совершении им неких противоправных действий.

О настойчивой просьбе Гогена выслать ему «фехтовальную маску и перчатки» речь идет и в письме Винсента брату Тео от 19 января 1889 года:

«…Забыл упомянуть, что вчера (т. е. 18 января 1889 года – А. Б.) пришло письмо от Гогена – опять насчет фехтовальной маски и перчаток»[46]. (Выделено мной – А. Б.).

А в письме от 2 мая 1889 года Винсент писал брату:

«На днях отправил тебе малой скоростью два ящика с полотнами. Получишь ты их не раньше чем через неделю… В ящики я, кроме того, вложил фехтовальную маску и этюды Гогена…»[47]. (Выделено мной – А. Б.).

Информация о «фехтовальной маске и перчатках» в высшей степени интересна. Думается, что именно она способна помочь раскрыть истинное содержание событий 24 декабря 1888 года. Совершенно очевидно, что «фехтовальная маска и перчатки» сами по себе какой-либо функциональной ценности не представляют. Они являются лишь приложениями к основной вещи. В данном случае такой основной вещью являлась фехтовальная шпага. Известно, что Гоген был отличным фехтовальщиком. Из писем Ван Гога и Гогена становится ясно следующее. Направляясь в длительную поездку в Арль, Гоген взял с собой не только принадлежности художника, но и фехтовальные принадлежности, чтобы по возможности поддерживать себя в спортивной форме. Назначение фехтовальных перчаток и особенно фехтовальной маски понятно. Они призваны защитить руки и лицо спортсмена от ударов шпаги или иного оружия противника. Судя по всему, у Гогена было два (полных или неполных) комплекта фехтовальных принадлежностей, поскольку занятие фехтованием требует партнера. Ведь фехтовать самому с собой практически невозможно, а кроме того, в такой ситуации нет необходимости в использовании фехтовальной маски и перчаток. Если исходить из, по существу, документально установленного факта, что у Гогена была шпага (или шпаги), то предположение о том, что ухо Ван Гогу отсек именно он – то ли в ходе «спортивного поединка», то ли просто в порыве гнева – не может показаться слишком фантастичным. А с учетом взрывного и даже агрессивного характера Гогена, его склонности к алкоголю, а также наличия идеологических и бытовых разногласий между художниками, поводов для конфликта было более чем достаточно. Так, в канун трагических событий в письме из Арля, датируемом 13–20 декабря 1888 года, Гоген писал Тео Ван Гогу:

«Обдумав все, я вынужден вернуться в Париж. Винсент и я, мы абсолютно не можем спокойно жить рядом из-за несовместимости характеров; мы оба нуждаемся в спокойствии для нашей работы»[48].