«Неудобное» искусство: судьбы художников, художественных коллекций и закон. Том 1

Более того, печальные предположения Малевича не обманули. По возвращении на родину он был арестован. А про ужасы предварительного заключения в чекистских застенках тех лет Малевич, вполне возможно, знал не понаслышке. Ирония судьбы заключалась в том, что в 1920-х годах ему довелось не то служить в Белоруссии в витебском ЧК, не то каким-то образом с ним сотрудничать. Спустя семь лет во время собственного ареста и последовавших затем допросов Малевич, очевидно желая сойти за «своего», рассказывал «бывшим коллегам» про тот период своей жизни, когда они вместе с художником Марком Шагалом якобы принимали участие в пытках в витебской ЧК:

«Шел 1920-й год. В витебской ЧК тогда работал художник Шагал, играл на скрипке. И как играл! Чекисты, уставшие от однообразия своих бесчеловечных „экспериментов“ над арестованными, через полчаса превращавших человека в кусок кровавого мяса, придумали себе невиданное развлечение. К вызванному на допрос арестованному выходил достаточно странный человек, одно веко которого было закрыто. Человек садился напротив арестованного. Он сидел неподвижно и смотрел в классово чуждое лицо. Редкий арестант выдерживал взгляда кривого человека более одного мгновения: тусклое свечение напряженно раскрытого глаза вызывало неизъяснимую тоску. Веко второго глаза оставалось опущенным, из-за чего Малевич чекисту Карлу Тенисону, пришедшему в ЧК еще с первым набором „красных финнов“ в 1920 году[93], дал кличку „Полу-Вий“. Объяснение Казимира Севериновича, кто такой гоголевский Вий, вызвало у Тенисона приступ безудержного хохота.

М. З. Шагал (1887–1995). Еврейский скрипач

„Поднимите мне веко“, – произносил после пятиминутного молчания Тенисон, и в тот же момент, сбоку от сидевшего в оцепенении арестанта, раздавались звуки скрипки, – входивший следом за „Полу-Вием“ будущий выдающийся художник Марк Шагал начинал играть. Звуки скрипки не составляли какой-то определенной мелодии, никому и в голову не пришло бы назвать эти звуки музыкой. Скорее то был плач какой-то ночной птицы, в рыдания облекающей неизбывность желания увидеть солнечный свет. Дуновение каких-то подземных ветров вызывала поющая скрипка; человек чувствовал пронзительный холод в конечностях, ощущал кристаллики инея на лице, и не мог вздохнуть…»

«И если бы только этой странной игрой кончалось действо, предваряющее допрос! Нет, сломленной воле арестанта, голодного, измученного неизвестностью, предстояло еще одно испытание. К. Малевич, неоднократно наблюдавший происходящее на допросах в витебской ЧК, свидетельствовал, какой ужас охватывал людей при виде следующей картины. Скрипач начинал вдруг медленно подниматься в воздух и, продолжая водить смычком по струнам, плавно передвигаться под потолком просторного помещения. Увидев такое, многие теряли сознание»[94].