После этого спора мысль уничтожить Моуса и его главного подельника таким вот способом стала довлеть надо мной постоянно. А уж уверенности в себе мне хватало всегда.
Наш спор оборвался прилетом к больнице. Вернее, посадку мы совершили раньше и последние две улицы проехали на колесах. Не хотелось привлекать внимания к прибытию Сары. Секретаршу мы еще в пути снабдили низкочастотным передатчиком, каким и сами пользовались, и в режиме постоянной работы теперь слышали каждое ее слово, попутно имея возможность дать подсказку или одобрить те или иные действия. Вдобавок снабдили ее и денежными средствами: несколько сотен галактов в купюрах разного достоинства. По утверждениям нашей местной помощницы, этого должно было хватить, чтобы главврач лично выкатил для нас любое бесчувственное тело. А при должной нашей настойчивости – и несколько тел. Причем просто усыпленных, из числа выздоравливающих.
Слышали мы каждое слово, и улыбались непроизвольно: умение торговаться шло приятным бонусом к возможной для женщины должности управляющего.
– Привет! Есть дело на миллион! – сразу ошарашила она свою соседку. – Хочешь заработать?
– Глупый вопрос! Конечно, хочу! – отозвался другой женский голос.
– Но только мои двадцать процентов. Идет?
– У-у-у, жадина… Конечно, идет! А сколько всего?
– Пятьдесят, твоих получается сорок.
– И с кем надо переспать?
– Дура! Все гораздо проще. Тут четыре родственника появилось…
– Мои? – заволновался голос.
– Ну, точно, дура! Дослушай сначала. Они родня того самого, что в коме. И уж очень хотят посидеть возле него, так сказать, попрощаться. И чтобы никто не мешал им час, а то и два… традиции у них такие… И вот они хотели идти к главврачу и официально просьбу свою оформлять, а я им и говорю чисто в шутку: «Дадите пятьдесят галактов – уже сегодня свидитесь со своим покойником». Они и согласились! Богатенькие!
– Так он еще не умер!
– А ты помалкивай, говори, что вот-вот умрет. Иначе начнут скандалить, почему не лечите.
– Ну, ты молодец! Недаром тебя у нас в доме самой умной считают, – порадовалась врач и тут же перешла на деловой тон: – Пусть подходят в северное крыло, к двери с буквой «Л». Я там буду через пять минут ждать!
– А им никто не помешает?
– А теперь ты – дура! Разве не знаешь, что я могу за сорок галактов учудить?
Посмеиваясь, мы выбрались из флаера и поспешили к названной двери. Пока все складывалось удачно.
Глава 21
Сара за нами бегать не стала, зная, что мы все слышим, и мы с ней встретились уже на месте, возле запасного выхода. За дверью нас встретила этакая взъерошенная, очень похожая на сороку врач, раздала каждому по огромному халату и заставила надеть шапочки и бахилы. Похоже, тут существовали какие-то странные доисторические правила для посетителей. Затем, удовлетворенно оглядев всех пятерых, «сорока» повела нас по коридорам и лестницам, не используя лифт.
Нужный нам человек находился на шестом этаже, в отдельной и весьма маленькой палате. Там только и хватило места, чтобы поставить вокруг кровати четыре стула. Малыш, уже чуть ли не вновь наклеив на себя сущность аристократа, с благодарностью кивнул Саре:
– Спасибо, госпожа Чешинска. Теперь бы нам хотелось остаться с родственником наедине.
– Да, да! Мы вас оставляем! – сказал врач и деловито добавила: – Вам никто не помешает. А если что, мы будем за дверью.
Обе соседки вышли в коридор, а мы, вернее, наши уникальные помощники, приступили к работе.
Чем наши симбионты отличаются от остальных, известных в Галактике, так это, самое главное, наличием разума. И вторая важнейшая особенность: они при первичной настройке на тело одного носителя потом уже не могут перенастроиться на иного. И если привычное для них существо умирает, то и риптон долго не проживет. Поэтому даже простое прикосновение к иному носителю для них недопустимо, если они не находятся в контакте со своим единственным породненным организмом. Например, когда мы раньше производили некие изменения в человеке, я просто накладывал руки на нужную часть тела, а Булька творил, исследовал, изменял то, что нам требовалось. При этом он порой перетекал на иной объект чуть ли не половиной всей своей массы.
Когда же мы вчетвером расположились вокруг лежащего в коме человека, усевшись на стулья, и возложили на него руки, через минуту он практически скрылся под чуть ли не сорокакилограммовой толщей плоти симбионтов. Друг к другу, кстати, они могли спокойно прикасаться даже в наше отсутствие.
И уже через пять минут Булька огласил первую, весьма поразительную и приятную новость:
«А ведь наш пациент в сознании! Только у него полностью отсечена связь разума с моторикой, и он по своей воле даже моргнуть не может. И дыхание у него затруднено, поэтому он в любом случае умер бы через несколько дней из-за катастрофического уменьшения кислорода в крови…»
«И какова причина отсечения разума от тела?» – поинтересовался я.