Неугасающий свет

На следующее утро после открытия XXIV съезда Дьяков приехал на завод ни свет, ни заря. Смена неторопливо вливалась в проходную. Без четверти семь он вошел в цех. И тут только заметили — сбежались, заполнили весь пролет. Прямо в пролете он и стал рассказывать. Люди потихоньку готовились к смене и слушали — не в пол-уха, а заинтересованно и волнуясь, как вчера вечером Маруся и дети: кого видел? о чем говорили? И, в который раз вглядываясь в знакомые лица, Дьяков почувствовал — вот вторая его семья, навеки близкая. По высокой, цвета спелой пшеницы, прическе он отыскал в толпе Римму Аксенову. Давно ли зачищала крючком зеркальные колбочки, а теперь с дипломом, мастер. Дмитриев, с которым начинали весь сыр-бор, тоже закончил техникум, стал начальником участка. За несколько месяцев до съезда Дьяков с начальником цеха прикинул, что было четыре года назад и что сейчас. Получалось довольно весомо. Средняя зарплата выросла с девяноста шести рублей до ста семнадцати, отдельные квартиры имели сорок пять счастливчиков — теперь сто двенадцать, телевизор был у ста двадцати трех — теперь у двухсот двадцати, холодильников было тридцать пять — стало сто пятьдесят девять, радиоприемников — сто восемьдесят, вместо восьмидесяти девяти, библиотечек домашних — сто двадцать пять вместо пятидесяти одной. Обставляются помаленьку, крепнут. Дьяков и сам с бельэтажа коммунальной Бужениновки залетел на одиннадцатый этаж заводского дома на Первомайской. Ванна, паркет, а вид какой! В первый вечер, как пошли зажигаться по городу огни, Томка ахнула и выскочила на балкон. Недавно дочь попросила проспект их техникума (теперь он называется Московский электронный). А что, вполне может быть, что пойдет по стопам отца. Магнитофон, например, запросто чинит сама.

…Прошлой зимой в цехе снова был аврал. Животноводы вдруг уразумели, что рубиновые лампы ИКЗ, инфракрасные зеркальные, чудодейственно влияют на инкубаторных птенцов, да и поросята, телята и прочая юная живность реагирует на их тепло бурным привесом. На завод пришло распоряжение — срочно довести производство ИКЗ до тридцати тысяч в год. Это с пятисот-то штук! Начальник цеха позвал Дьякова. Все в этот раз покатилось, как по маслу, счастливо, удачно, контакт для алюминирования придумался отличный. Были и руки — неизменный старый Чуляй, «дед», так любивший делать все красиво. На пенсии дед расхворался, распух, зачастил к врачам. Потом обиделся: «Больше в поликлинику не приду. Виданное ли дело — по тридцать таблеток в день глотать?» И попросился обратно в цех. Вскоре вышла рабочим потом стариковская хворость. В помощь «деду» придали Балашова, первостатейного старого слесаря. К осени «карусель» выдала на конвейер первые зеркальные колбы.

Каждое утро Дьяков приходит в свой цех, в сухое тепло газовых горелок. Ритмично жужжат автоматы, поскрипывают транспортеры, осторожно несущие хрупкую стеклянную ношу: елочные гирлянды, телеэкраны, фонари ДРЛ, электронные трубки. Дьяков переодевается в аккуратную синюю робу и между решет, сверкающих авиационными бортовыми, рубиновыми шляпками ИКЗ, идет на алюминирование, в колбомойку или в подвал — резать сталь для сушильных печей. Девчата-стажерки звонко поют на весь этаж: «Если друг оступился вдруг… не бросай одного его…» Без сутолоки, размеренно и стремительно катится день завода. Неугасающего света тебе, московская «лампочка»!