Неугасимый огонь (СИ)

Надо предупредить. Спасти царя. Но как? Аристомен даже не в Бехдете, чтобы подсунуть папирус с тайнописью какому-нибудь купцу-фенех. Он слишком далеко от побережья. И нет никакой возможности отправить послание немедленно. Никанор пишет письма царю нечасто, да и не дадут увидеться с Никанором. Что делать? Время уходит...

И когда лазутчик уже совсем пришёл в отчаяние от своего бессилия, боги, неожиданно, явили ему милость.

* * *

Эфраим стоял на палубе купеческого судна, трюмы которого были забиты тюками с полотном. Изначально он предлагал Эвмену загрузить судно тканями, взятыми у персов, но как выяснилось в общении с Эли-Баалом, египтянам некоторые из них не были известны. Если бы Эфраим попытался торговать ими в Уасите, это привлекло бы к нему ненужное внимание. Пришлось загрузиться местными. Хотя на всякий случай несколько тюков тончайших персидских тканей он всё-таки прихватил. Но не для того, чтобы на них нажиться.

Судно проходило мимо богатых кварталов Уасита. Эфраим стоял, разинув рот, поражённый роскошью и изяществом двух и трёхэтажных домов знати. Матрос-египтянин (из простых моряков, при этом золотом увешен, как жрица Аштарт) указал купцу на одну особенно роскошную усадьбу. Настоящий дворец с фасадом, украшенным колоннадой розового гранита. От ворот в зубчатом каменном заборе, локтей в восемь высотой, к Реке спускалась лестница, а у причала стояла частичка новой родины Эфраима. Эллинская триера.

-- Здесь живёт посол царя Александра? -- спросил Эфраим.

-- Как есть посольство, почтеннейший! -- моряк свободно разговаривал на языке Ханаана, -- сама Царственная, да живёт она вечно, даровала Посланнику Ника... тьфу ты, язык сломаешь на именах нечестивцев, одну из усадеб, принадлежащих её роду.

Эфраим отметил в памяти очертания и расположение посольской усадьбы. Пригодится.

Наконец, корабль, втянув вёсла, аккуратно притёрся к главному торговому причалу Уасита. Эфраим спустился по сходням. К нему приблизился египтянин-чиновник и вежливо попросил представиться и сообщить, какой товар он привёз:

-- Люди зовут меня Дагоном[115], -- Эфраим выпятил живот и грудь, изображая непомерную гордость, -- за то, что нипочём мне шторма. А вот сообщить истинное имя тебе не могу. Торговать собираюсь тканями.

-- Суеверный? Как все ваши, -- усмехнулся чиновник, записывая имя купца в свитке, приколотом к деревянной дощечке, которую он удерживал левой рукой, -- впервые в Священной Земле?

-- С чего ты взял, достойнейший?

-- Видел, как ты вокруг озираешься, -- ещё шире улыбнулся чиновник.

-- Впервые! -- сознался Эфраим, который действительно нервно оглядывался по сторонам.

Проницательсноть чиновника пугала его, в каждом встречном мерещился Хранитель.

-- Небось, и где лавку снимать не знаешь, и золото старое везёшь? -- не унимался чиновник.

-- Как это старое? Золото, брат, не стареет!

Египтянин усмехнулся и объяснил:

-- К меняле тебя отведу для начала. У нас сейчас плату принимают в дисках. В прошлом году ввели, указом Величайшего. Подсунешь старые слитки, никто и разговаривать не станет. Там у чиновника Серебряного Дома и пошлину заплатишь.

Эфраим поинтересовался, можно ли как-то до обмена золота нанять осла.

-- Не самому же мешки тащить.

-- У тебя много? -- прищурился чиновник.

-- Да уж хватает.

-- Это решаемо, -- обнадёжил его египтянин.

Эфраим рассыпался в благодарностях, при этом помянул Баала, назвав его "Нетер Нефер" -- Благой Бог. Одно из Имён Триединого. Хотел польстить египтянину, но тот все понял иначе.

-- Ишь ты... Первый раз, говоришь, в Священной Земле? Заранее, значит, вызнал, что не следует тварей Дуата поминать? Умён.

Эфраим выругался про себя. Перестарался. Видать, купец-фенех, который славит Нетеру, для египтян все ещё что-то вроде заморской диковины. Надо быть осторожнее. Не привлекать внимания.

До дома менялы оказалось недалеко. Эфраим не забывал вполголоса недовольно бубнить, причитая, что при размене непременно окажется в убытке. Возмущался, что мицри считают сынов Ханаана падкими на торговый обман, а сами готовы и набедренной повязки лишить своими пошлинами. Чиновник, слушая его, лишь ухмылялся.

"Купец" вертел головой из стороны в сторону, ещё чуть-чуть и шея переломится. Ну да, тут было на что посмотреть. Казалось, после увешанного золотом матроса, Эфраима мало что могло поразить, однако, теперь он с куда большим удивлением рассматривал крестьян, одетых в одни лишь льняные набедренные повязки и головные платки, но при этом несущих на себе столько золота, что их легко было спутать с высокородными вельможами. Крестьяне продавали зерно, получая за него небольшие золотые кружки. Монеты покрупнее шли в уплату за товары ремесленников. Охотники взвешивали связки шкурок ушастых лис и драгоценный пятнистый мех, обладатель которого, ныне почивший, не так давно оглашал окрестности грозным рыком. Теперь за его шкуру давали столько золота, сколько хватило бы купцу для того, чтобы не один месяц жить почти по-царски в дорогом Цоре.