Неугомонные бездельники

— Подумаешь! — счастливо улыбаясь, прошептал он. — Я же уезжаю завтра!

— А как же Король Морг? — вспомнил Борька. — Не забудет «Песенку Герцога»?

— Нет… А если и забудет, выучим другую, — простецки ответил Генка. — Ну, ребята, бывайте!

Он пожал нам руки, и мы расстались.

Борька повернул в свой край, мы со Славкой — в свой, впиваясь, наконец, в персики и высасывая из них все среднеазиатское волшебство.

Было уже поздненько. В квартирах пылало электричество, и от окон до забора висели в воздухе прозрачные световые запруды, разбивая двор на четкие отсеки: свет — тьма, свет — тьма, и мы двигались как будто по перрону вдоль длинного ночного поезда, выискивая свой вагон и свое купе.

— Нах хаузе, ребята? — спросил неожиданно кто-то с темного крыльца, и мы увидели раскаленный уголек, описывающий дугу.

Это был дядя Федя.

Меня вдруг прошибла такая слабость от усталости и голода, только растравленного сладким, что я прислонился к стене. Видно, поняв мое состояние, дядя Федя приказал нам подняться наверх. Я еле-еле осилил четыре-пять ступенек и плюхнулся у дяди Фединых ног. Он что-то разломил со щелчком и подал нам. Это была твердая копченая колбаса. Аж со стоном я вцепился в нее.

Соседнее окно разжижало мрак, и я заметил на крыльце разостланную газету, стакан, куски хлеба, еще что-то и спросил:

— А чего вы в темноте, дядя Федя?

— Так, Володя… Я тут гульнул маленько.

— Да, вином пахнет, — принюхавшись, сказал Славка.

— Водкой, — уточнил дядя Федя. — Целую четушку ахнул, за два приема… Такой уж у меня сегодня день — аховский. — Пустив тоскливую струю дыма, дядя Федя покачал головой, и я разглядел, что он действительно какой-то не такой, неуютный, помятый: шевелюра всклочена, рубаха до ремня расстегнута, один рукав засучен до локтя, второй распущен и заглотил полкисти; но в голосе и в движениях — ни капли пьяности. — Ешьте-ешьте, растите… Мой бы Игорек был сейчас как вы, только года на два старше, вот такой, наверно. — И он ладонью показал надо мной, на сколько его Игорь был бы выше меня.

К дяди Фединому одиночеству мы привыкли так, как будто он век жил один, хотя знали, что у него была семья и что она погибла когда-то в дорожной катастрофе, но глубже не интересовались. А выходит, был сын Игорь, наш сверстник… И я внезапно подумал, что уж не с печальным ли прошлым связана сегодняшняя дяди Федина неуютность?.. Точно уловив мою мысль, он сказал:

— Дело, ребята, в том, что двадцать лет назад, еще во время войны, вот в этот день, десятого июля, у меня появилась жена… А пятнадцать лет назад, уже после войны, в ночь с десятого на одиннадцатое июля у меня появился сын Игорь… А десять лет назад, девятого июля же, исчезло все… Видите, на какие огромные пятерки разбита моя жизнь? Вот поэтому-то я сегодня и гульнул. И вы меня, надеюсь, не осудите.

— Кто, мы?.. Да что вы, дядя Федя! — почти испугался я.

— Ну, спасибо, ребята. — Он вздохнул, смял потухший окурок и задумался, облокотившись на колени.

Молчали и мы, не жуя колбасу, а посасывая ее. В словах дяди Феди дыбом встало что-то жуткое.

Он, точно опомнившись, резко выпрямился, пятерней прибил шевелюру, закатал второй рукав до локтя и, коротко усмехнувшись, проговорил:

— Мне рассказали, как Анечка гналась за Юркой с поварешкой. Смешно, конечно, но и грустно. А я вспомнил, как за мной однажды вот так же гнались, только не тетенька с поверешкой, а немец с автоматом. Вот был марафон так марафон! Призы понятно какие: первое место — жизнь, второе — смерть. Судья — пуля. Хотите?

— Конечно! — щелкнул зубами Славка, мы оживились и опять зажевали колбасу.

— А дома? — спросил дядя Федя. — Вдруг опять где разбой, и Лазорский вас пытать будет?

— Ничего, — сказал я. — Мы же у вас. Да и огороды не каждую ночь чистят.