Неугомонные бездельники

Конечно, я бы с радостью назначил Томку, но какой из нее заместитель, если еще неизвестно, какой она будет рядовой. И я, повернув голову, прямо заглянул ей в глаза, готовый выдержать укор, но взгляд ее не был укоризненным.

Переждав волнение, я объявил, что с завтрашнего дня будем собираться на крыше, а для этого сегодня мужская половина Союза проведет операцию "Лестница", и спросил у Славки с Борькой, добыт ли материал. Они ответили, что добыт, и я поздравил их с выполнением первого поручения.

- Есть вопросы? - спросил я.

- Есть, - сказал Борька, подозрительно перекосив рот. - Не вопрос, а предложение... Даже не предложение - приказ.

- Приказывать ты не имеешь права, - важно сказала Томка. - Только Вовка может приказывать.

- Вот он и прикажет, а я подскажу... Одним словом, завтра на крышу чтобы все принесли жратву! И сел.

Я было насупился, как и тот раз, когда он заикнулся об еде, но вокруг так дружно засмеялись и с таким жаром сразу заговорили, кто чем богат, что и я невольно прыснул и вдруг ощутил тайную сладость этого поднебесного обеда.

- Ну, комиссар, приказываешь? - спросил Борька.

- Приказываю.

- Ха-ха, Томуся, - уколол Борька.

На этом я закрыл собрание и распорядился приготовиться к операции "Лестница". Мирка вспомнила про своих гавриков и всполошенно унеслась. Поднимаясь, Томка шепнула:

- Вов, пусть это место всегда будет мое.

- Пусть, - ответил я тихо, довольный, что ей понравилось сидеть рядом со мной. А чем плохо? Я ее вон и насчет паука успокоил, я и комиссар, и вообще. И мне с ней приятно сидеть. Правда, нескладно получилось вначале, но ничего.

Мы вышли следом за девчонками и двинулись ко мне.

- А мне с вами можно? - вдруг спросил Генка. - Ну, на эту... на операцию?

- А ты разве не мужская половина? - спросил я.

Он покраснел и заулыбался. Дожил человек - рад, что его за мальчишку считают. Подожди, приучим. Это хорошая должность - быть мальчишкой!

В четыре часа, с шестью брусками, двумя молотками и горстью гвоздей мы направились ко второму дому. Договорились так: я и Борька бьем, Славка держит, а Генка подает. Во дворе - ни души, духота, солнце. Три пацаненка неподалеку развозили машинами золу от забора. Мы были почти у лестницы, когда черт вынес бабку Перминову, эту занозу. Увидев нас, она не пошла, куда хотела, а замерла, поставив на всякий случай одну ногу на ступеньку. Мы на нее - ноль внимания, свернули и живо взялись за работу. Такая стукотня поднялась, что загудела даже крыша, точно от радости, что вспомнили про нее. Старые поперечины проходили сквозь стойки, но нам некогда было мудрить, и мы приколачивали сверху. От спешки гвозди гнулись, не выпрямляя их, мы всаживали новые и на одну поперечину тратили по пять-шесть гвоздей. Вдруг сзади - р-р-р! Оглянулись - тетя Зина Ширмина с овчаркой Рэйкой стоит. Ну и стой, смотри, мы не воруем! Я размахнулся да как хватил себя молотком по пальцу, так винтом и пошел на одной ноге, согнувшись в три погибели.

Тетя Зина ойкнула, хотела подойти, но - Рэйка. Хоть и в наморднике, а овчарка - лапой может убить.

- До крови? - спросила тетя Зина.

Я помотал головой, от боли прямо ввинчивая палец себе в живот. Ширмина не вынесла этого и ушла. Славка подхватил мой молоток. Больше нам никто не мешал, только из-за дяди Фединых сеней выглянула было бабка Перминова, но Борька на нее шикнул, и она исчезла.

Один брусок остался лишним, и я велел прибить его в самом низу, чтобы девчонкам было удобнее делать первый шаг, а дальше разойдутся.

А потом мы убежали к нам, долго умывались и брызгались под краном в нашем теплом туалете, а я держал палец с посиневшим ногтем в кружке с холодной водой.

Вечером мама принесла давно обещанного котенка. Он был такой маленький и пушистый, что дунь - и улетит. Я налил ему молока. Он тык-тык - снаружи в блюдце, обошел вокруг на шатких ножках, а внутрь сунуться - ума нет. Я взял его лапку, чуть пожал и ткнул мордочкой в молоко, потом отнял, опять пожал лапку и опять - в молоко. Раз пять повторил.

Мама стояла над нами, улыбаясь.

- Он мал еще для дрессировки, - сказала она.

- Пусть привыкает. Король Морг вон с детства поет. А этого я научу в шахматы играть. Конечно, играть буду я, а он будет срубленные фигуры зубами с поля утаскивать. Укажу - вон эту, он - хвать! - и потащит. Можно, мам, так научить?

- Наверно, можно. Но трудно.

- Ха, а что легко?

- Да, все трудно... Вова, а что это вы там отремонтировали? спросила вдруг мама.

- Где?

- Да во дворе.

- Ничего.

- А женщины говорят, что отремонтировали что-то, какую-то лестницу.

- А-а, - понял я. - Так это мы не для них отремонтировали, а для себя.

Мама удивилась:

- То есть как - для себя? Если я полезу, вы что, столкнете меня?

Я рассмеялся.

- Почему? Лезь. Пусть хоть тетя Шура-парикмахерша лезет, если не боится брякнуться, пусть хоть кто.

- Значит, все-таки для всех, - настаивала мама.

- В этом смысле - для всех.

- А в каком - для себя?

- Ну, мам, в каком, в каком!.. Нам надо, вот мы и отремонтировали! проворчал я.

- Ух, люди! Что ругай вас, что хвали - не угодишь! - вздохнула мама.