Неугомонный

— Про его норов известно нам обоим. Но он умел быть значительно злее, чем позволяю себе я.

— По-моему, он был вовсе не такой злой, — решительно возразила Линда. — По-моему, он просто боялся.

— Чего?

— Может, старости. Смерти. Мне кажется, он прятался за этой злостью, зачастую попросту наигранной.

Валландер не ответил. Молча спросил себя, не это ли она имела в виду, говоря, что они очень похожи. Он тоже откровенно боится умереть?

— Завтра мы с тобой проведаем Мону, — вдруг сказала Линда.

— Почему?

— Потому что она моя мать, а мы с тобой — ее ближайшие родственники.

— Разве у нее нет мужа, этого психопата из «ИКА»? Пусть он за ней и смотрит!

— Ты не понял, что с этим все кончено?

— Нет. Но все равно не поеду.

— Почему?

— Не хочу иметь с Моной ничего общего. Теперь, когда Байбы нет в живых, я тем более не могу простить ей того, что она о ней говорила.

— Ревнивые люди говорят ревнивые глупости. Мона мне рассказывала, что ты ей говорил, когда ревновал.

— Она лжет.

— Не всегда.

— Я не поеду. Не хочу.

— Зато я хочу. А главное, по-моему, мама хочет. Ты не можешь просто вычеркнуть ее.

Валландер промолчал. Продолжать протесты бессмысленно. Если он не сделает, как она говорит, ее злость надолго отравит существование им обоим. А этого ему не хотелось.

— Я даже не знаю, где находится лечебница, — в конце концов сказал он.

— Завтра увидишь. Это сюрприз.

Ночью в Сконе пришел циклон. В начале девятого утра, когда они ехали в машине на восток, начался дождь с ветром. Валландер был в растрепанных чувствах. Ночью он спал плохо и, когда приехала Линда, чувствовал себя усталым и недовольным. Она немедля отослала его в дом, переодеть старые выцветшие брюки.

— Не обязательно ехать к ней при полном параде. Но и неряхой тоже ни к чему.

Они свернули на съезд к старинному замку Глиммингехус. [35]Линда искоса глянула на него:

— Помнишь?

— Конечно.

— Время у нас есть. Можем сделать остановку.

Линда зарулила на парковку у высоких каменных стен. Они вылезли из машины, прошли по подъемному мосту во двор.

— Одно из первых моих воспоминаний, — сказала Линда. — Наша с тобой поездка сюда. Когда ты до смерти напугал меня историями о привидениях. Сколько мне тогда было?

— В самый первый раз мы были здесь, когда тебе только-только сравнялось четыре. Но тогда я о привидениях не заикался. Про них я рассказал, когда тебе исполнилось семь. Наверно, летом перед школой?

— Помню, я ужасно тобой гордилась. Мой большой, видный папа. С удовольствием вспоминаю те минуты, я чувствовала себя совершенно защищенной и искренне радовалась жизни.

— Я чувствовал то же самое, — сказал Валландер, не кривя душой. — Лучшие годы — когда ты была маленькая.

— Что происходит с жизнью? Ты правда так думаешь? Сейчас, когда тебе шестьдесят?

— Да. Вот уж несколько лет как я заметил, что начал просматривать извещения о смерти в «Истадс аллеханда». Если попадалась под руку другая газета, я и там читал такие извещения. Все чаще задумывался, что сталось с моими лимхамнскими одноклассниками. Как сложилась их жизнь? По сравнению с моей. Начал как бы вскользь интересоваться, что с ними сталось.

Они присели на каменной лестнице, ведшей внутрь крепости.

— Все мы, поступившие в школу осенью пятьдесят пятого, конечно же прожили свою жизнь по-разному. Сейчас я, пожалуй, знаю судьбу большинства. Кой-кому пришлось паршиво. Кто-то умер, один эмигрировал в Канаду, а потом застрелился. Некоторые достигли поставленной цели, как Сёльве Хагберг, выигравший телевикторину. Большинство жили в трудах, тихо, без шума. Так сложилось у них. А вот так — у меня. В шестьдесят почти все уже позади, и с этим надо примириться, хоть оно и нелегко. Важных решений остается совсем мало.

— Ты чувствуешь, что жизнь идет к концу?

— Иногда.

— И что тогда думаешь?

Он помедлил, потом сказал правду:

— Жалею, что Байбы уже нет. Что у нас так ничего и не получилось.

— Есть другие, — сказала Линда. — Тебе незачем оставаться одному.

Валландер встал.

— Нет. Других нет. Байбу никем не заменишь.

Они вернулись к машине, поехали дальше, в лечебницу, расположенную в нескольких километрах. Большая прямоугольная фахверковая постройка с сохранившимся старинным внутренним двором. Мона сидела на лавочке, курила, по булыжной дорожке они направились к ней.

— Она начала курить? — спросил Валландер. — Раньше-то не курила.

— Говорит, что курит ради утешения. И потом бросит.

— Когда?

— Она пробудет здесь еще месяц.

— Лечение оплачивает Ханс?

Линда не ответила, ведь и так ясно. Мона встала им навстречу. Валландер огорченно смотрел на ее землисто-бледное лицо, на темные мешки под глазами. Она показалась ему уродливой, а ведь раньше у него и мысли такой не мелькало.

— Как мило, что ты приехал, — сказала она, взяв его за руку.

— Хочу посмотреть, как ты тут, — пробормотал он в ответ.