Неугомонный

Валландер зашагал по пляжу, разгоняя одеревенелость от бесконечного сидения, от неподвижности. Он думал о словах Линды. Верим ли мы, нет ли, а люди кончают самоубийством, сказал он себе. Несколько человек, от которых я никак не ожидал, что они наложат на себя руки, без колебаний сделали это, причем почти все действовали согласно четкому плану. Сколько было таких, кого я вынимал из петли, которую они сами затянули на своей шее, сколько таких, чьи останки мне довелось собирать, после того как они пальнули дробью прямо себе в лицо? На пальце одной руки можно сосчитать родственников, которые, по их словам, неудивились.

Гулял Валландер долго и к машине вернулся усталый. Сел на водительское место, открыл один из пластиковых конвертов. Наугад рассматривал то один, то другой снимок. Многие лица казались знакомыми, но и таких, кого он совершенно не помнил, было не меньше. Он убрал фотографии, поехал домой. Чтобы получить удовольствие от материала, надо изучить его внимательно, а не так небрежно, как сейчас, сидя за рулем автомобиля.

Только когда свечерело, он расположился за кухонным столом. Вот с чего надо начать, думал он. С фотографий большого, тщательно организованного семейного торжества, с юбиляра и его жены. Он начал рассматривать снимок за снимком. Поскольку на заднем плане почти все время виднелись столы, мог приблизительно определить, когда сделан тот или иной снимок — до, во время или после банкета. В общей сложности 104 фотографии, некоторые нерезкие и не в фокусе. На 64 снимках присутствовали либо Луиза, либо Хокан, на 12 — оба. На двух фото они смотрели друг на друга, она улыбалась, он выглядел скорее серьезным. Валландер разложил фотографии в ряд, сгруппировал их примерно по времени съемки. Поразительно, на всех снимках Хокан фон Энке серьезен. Он просто сдержанный офицер или здесь отражена тревога, о которой он вскоре заговорит со мной? — думал Валландер. Этого мне не выяснить. Но, похоже, все-таки он уже здесь встревожен.

Луиза, напротив, все время улыбалась. Если не считать одного фото. Но в тот момент она не сознавала, что перед ней стоит фотограф. Единственный правдивый снимок, подумал Валландер, или случайность? Он перешел к фотографиям, запечатлевшим множество гостей. Приветливые пожилые люди, впечатление солидного благополучия. Н-да, голодранцев на юбилее Хокана фон Энке не видать, пробормотал он себе под нос. Эти люди имеют достаточно денег, чтобы выглядеть вполне довольными.

Валландер убрал снимки, перешел к двум спискам гостей. Насчитал сто два человека. Имена записаны в алфавитном порядке. Присутствовало много супружеских пар.

Он штудировал первый список, когда позвонила Линда:

— Я сгораю от любопытства. Нашел что-нибудь?

— Ничего такого, чего бы не знал раньше. Луиза улыбается, Хокан серьезен. Он никогда не улыбался?

— Не особенно часто. Но улыбка Луизы искренна. Она не притворялась. И, по-моему, сама неплохо отличала притворство от искренности.

— Я как раз начал просматривать списки гостей. Сто две фамилии. Почти все мне незнакомы. Альв ен, Альм, Аппельгрен, Бернтсиус…

— Его я помню, — перебила Линда. — Стен Бернтсиус. Высокий чин на флоте. Я присутствовала на одном неприятном ужине у Хокана и Луизы, куда был приглашен и он. Вместе с женой, маленькой, запуганной женщиной, которая большей частью краснела и молчала, а вдобавок пила слишком много вина. Но Стен Бернтсиус — сущий кошмар.

— В каком смысле?

— В смысле ненависти к Пальме.

Валландер наморщил лоб.

— Ты давно знакома с Хансом? Несколько лет? С две тысячи шестого? Если не ошибаюсь, тогда со времени убийства Пальме прошло уже двадцать лет.

— Ненависть живет долго.

— Ты что же, всерьез утверждаешь, что несколько лет назад сидела на ужине, где гости дурно отзывались о шведском премьер-министре, убитом двадцатью годами раньше?

— Именно это я и утверждаю. Стен Бернтсиус начал говорить о Пальме как советском шпионе, тайном коммунисте, изменнике родины, бог знает чего только не говорил.

— А Луиза и Хокан?

— К сожалению, думаю, Хокан разделял его точку зрения. Луиза была немногословна, старалась сгладить ситуацию. Но атмосфера была неприятная.

Валландер призадумался. Для него Улоф Пальме в первую очередь был образцом наиболее трагических неудач шведской полиции. Как политика он его почти не помнил. Человек с резким голосом и порой не слишком дружелюбной улыбкой? Толком не поймешь, какие воспоминания подлинны. При Пальме он менее всего интересовался политикой. Пытался в те годы наладить собственную жизнь и вдобавок управиться со строптивым отцом.

— Пальме был премьером, когда в наших водах шныряли чужие подводные лодки, — сказал он. — Думаю, именно с этого начался разговор о нем?

— Вообще-то нет. Если не ошибаюсь, большей частью речь шла об упадке шведских вооруженных сил, который якобы начался при нем. Он один якобы в ответе за то, что Швеция не способна себя защитить. Бернтсиус утверждал, что большая ошибка — думать, будто Россия всегда останется такой миролюбивой, как сейчас.

— А кстати, каких политических взглядов придерживались супруги фон Энке?