Неуютная ферма

Вот почему ты рожала детей с отвращением. Вот почему и сейчас, в семьдесят девять, при виде велосипеда, проезжающего под окном, у тебя все внутри обрывается… ты видела это в велосипедном сарае, что-то ужасное, когда была совсем маленькой.

Вот почему ты сидишь у себя в комнате – вот уже двадцать лет, с тех пор как Юдифь вышла замуж и ее муж поселился на ферме. Ты сбежала от огромного пугающего мира в эти четыре стены, о которые твои мысли трутся, как сонные яки. Да, именно так. Яки. В точности как яки.

Мир вокруг полон лодочных сараев, где может случиться ужасное. А здесь ничего произойти не может. Ты об этом позаботишься. Никто из твоих внуков не должен уходить с фермы. Юдифь не должна уходить. Амос не должен уходить. Сельдерей не должен уходить. Урк не должен уходить. Сиф не должен уходить. Иеремия не должен уходить. Ездра не должен уходить. Анания и Азария не должны уходить. Кипрей может уходить иногда, поскольку он каждое субботнее утро кладет выручку от фермы в Пивтаунский банк, но остальным уходить нельзя.

Никто из них не должен уходить в большой гнусный мир, полный сенных сараев, в которых творятся мерзости, пугающие маленьких девочек.

Они все у тебя вот здесь. Ты сжимаешь старую морщинистую руку в кулак и тихо смеешься. Ты держишь их в горсти, как Господь держал Израиль. Ни у кого из них нет собственных денег – только то, что даешь ты. Ты даешь Иеремии, Урку, Сельдерею, Анании, Азарии и Ездре по десять пенсов в неделю на карманные расходы. Кипрей получает шиллинг на автобус в Пивтаун и обратно. Они все у тебя под каблуком. Они – твоя умывальная чаша, на них ты простираешь сапог свой.

Даже Сиф, твой любимец, последний и самый пригожий из твоих внуков, у тебя в старческой горсти. Он получает в неделю шиллинг и шесть пенсов на карманные расходы. Амос не получает ничего. Юдифь не получает ничего.

Как похожи на яков твои дремотные мысли! Они медленно кружат в полутемной комнате. Зимняя округа, раскрывающаяся под натиском весны, назойливо стучит в окна.

Ты живешь от одного вида еды до другого (понедельник – свинина, вторник – говядина, среда – жареные колбаски, четверг – баранина, пятница – телятина, суббота – курятина, воскресенье – отбивная на косточке). Однажды… ты такая старая… как все упомнить… ты пролила на себя суп… ты хныкала… другой раз Юдифь принесла тебе на завтрак почки, они были чересчур горячие, и ты обожгла язык… День идет за днем, месяц за месяцем, год за годом… Ты… ферма «Кручина»…

Иногда к тебе заходит Урк, твой внучатый пасынок, и говорит, что ферма гниет и рушится.

Не важно. Скоткраддеры живут в «Кручине», сколько она стоит.

Да, пусть гниет. Не бывает ферм без сараев, сарайчиков, сараюшек (лодочных, дровяных, сенных и велосипедных), а там, где есть сараи, все неизбежно гниет… К тому же ты два раза в неделю проверяешь все амбарные книги и знаешь, что дела на ферме идут совсем неплохо… Так или иначе, ты здесь, и они все рядом, при тебе.

Ты говоришь им, что безумна. Ты сошла с ума, когда увидела нечто мерзкое в сарае, годы и годы назад. Если кто-нибудь отсюда уедет, твое безумие обострится. При любом намеке, что кто-то хочет уйти с фермы, у тебя случается приступ. Это неприятно, но с другой стороны очень удобно… Увиденное в сарае семьдесят лет назад что-то сдвинуло в твоем детском мозгу.

А учитывая, что благодаря этому ты держишь всех в кулаке и тебе приносят еду пять раз в день строго по часам, надо признать, что это было очень удачно – увидеть в сарае что-то мерзкое.

Глава 11

Бык ревел. Мерный заунывный звук багровым столбом поднимался к небу. Сиф угрюмо облокотился на потылицу хлева и глядел на Рувима, который медленно, но умело ладил заплату к прохудившейся перемытне. Ни одна почка еще не лопнула на куржавом лице терновника, однако воздух уже гудел под натиском весны. Было одиннадцать утра. С кровли маслобойни несся идиотский птичий речитатив.

Флора, одетая для прогулки в холмах, вышла во двор и посмотрела на хлев, откуда слышался страдальческий рев Воротилы.

– Мне кажется, вам стоило бы его выпустить, – сказала она.

Сиф ухмыльнулся и ткнул в бок Рувима. Тот густо покраснел.

– Я не о том, чтобы покрыть коров. Просто ему полезно подышать воздухом и размяться, – продолжала Флора. – Разве будет у быка здоровое потомство, если он месяцами томится среди вони и темноты?

Сифу тема показалась скучной, и он пошел прочь. Однако Рувим (как уже заметила Флора) всегда готов был принять совет, служащий во благо фермы.

– Да, верно, надо будет завтра выпустить его в луг, – сказал он без обычной своей грубости и вновь занялся перемытней, однако, когда Флора уже подходила к калитке, вскинул голову и спросил: – Ты ведь ездила со старым чертом, да?

Флора уже научилась переводить с языка Скоткраддеров на обычный. Она догадалась, что Рувим спрашивает о ее поездке с Амосом в церковь «Дрожащих братьев», поэтому ответила почти без удивления:

– Не совсем понимаю, о чем ты, но если ты спрашиваешь, ездила ли я с кузеном Амосом в Пивтаун, то да, ездила.