Неуютная ферма

Шторы были великолепные – из тяжелого алого атласа, почти не пропускающие воздух и свет, – только уж очень грязные. Флора решила, что сегодня их надо постирать. Затем отправилась на первый этаж завтракать.

Она прошла по широкому коридору мимо грязных окон, закрытых пыльными тюлевыми шторами, к лестнице. Ниже в раскрытую дверь видно было помещение с каменным полом. Здесь Флора помедлила мгновение и увидела чуть дальше по коридору поднос с грязной посудой – явно после обильного завтрака. «Отлично, – подумала Флора. – Кому-то завтрак приносят в спальню, а раз так, могут приносить и мне».

Из глубин кухни плыл запах пригорелой овсянки. Он не обнадеживал, однако Флора все же спустилась, уверенно цокая по каменным ступеням низкими каблуками.

Сначала ей показалось, что в кухне никого нет. Камин почти погас, ветер носил по каменным плитам золу, а стол был заляпан остатками какого-то кушанья, в значительной мере состоящего из овсянки. Дверь во двор стояла нараспашку, и в нее тянуло сквозняком. Флора первым делом подошла и плотно ее закрыла.

– Эй! – донесся из дальнего конца кухни возмущенный голос. – Никогда так не делай, дочь Роберта Поста. Я не могу при закрытой двери одновременно щигрить миски и наблюдать за бессловесной скотиной в хлеву. И я еще кое за чем приглядываю.

Флора узнала один из голосов, потревоживших ее ни свет ни заря. Он принадлежал старому Адаму Мухинеобидиту. Он вяло резал брюкву над раковиной и на время оторвался от работы, чтобы выразить свое возмущение.

– Извините, – решительно ответила Флора, – но сквозняк мне мешает. Можете открыть дверь, как только я встану из-за стола. Кстати, тут есть чем позавтракать?

Адам прошаркал на свет. Его глаза в ветхих глазницах походили на осколки примитивного кремня. «Интересно, он хоть когда-нибудь моется?» – подумала она.

– Есть овсянка, дочь Роберта Поста.

– А есть хлеб, масло и чай? Я не очень люблю овсянку. И не найдется ли куска чистой газеты – постелить на угол стола? Хватит и половины листа. А то я боюсь испачкаться в овсянке. Она сегодня, кажется, немного расплескалась.

– Чай в кувшине, вон там, хлеб и масло в крокетнике. Тебе придется искать их самой, дочь Роберта Поста. У меня своих забот полон рот, не хватало еще бегать за газетами для городской крали. Нам в «Кручине» и так худо без того, чтобы носить сюда газеты, от которых одни страхи да огорчения.

– А от чего вам худо? – заинтересованно спросила Флора, заваривая себе свежий чай. Ей подумалось, что это хорошая возможность узнать что-нибудь о других членах семьи. – Денег мало?

Она знала, что почти все люди старше двадцати пяти лет испытывают финансовые затруднения.

– Денег-то на ферме хватает, дочь Роберта Поста, да только все обращается в горе и тоску. Вот что я скажу… – Адам подошел к Флоре и приблизил свое лицо – морщинистое, сплошь изъеденное монотонным течением унылых и беспросветных лет – к ее юному личику, – …на «Кручине» лежит проклятие!

– Вот как? – Флора немножко отодвинулась. – Что за проклятие? Это из-за него вы все тут так заросли грязью?

– Ничем мы не заросли, дочь Роберта Поста, об чем я тебе и говорю. Ничего у нас не растет. Земля не родит, коровы нестельные, свиньи некудельные, золотуха, парша и почесуха губят наши посевы. А почему? Потому что на нас лежит проклятие, дочь Роберта Поста.

– А нельзя что-нибудь с этим поделать? Скажем, кузен Амос мог бы выписать специалиста из Лондона… А хлеб вполне ничего. Вы ведь не сами его печете, да?.. Или продать ферму и купить другую, не проклятую, в Беркшире или Девоншире?

Взгляд его на миг затуманился, словно у черепахи, когда та впадает в транс.

– Нет. Скоткраддеры живут в «Кручине», сколько она стоит. Никому из нас отсюда не выбраться. Миссис Скоткраддер не позволит. Для нее ферма – жизнь, кровь ее жил.

– Вы о моей кузине Юдифь? Мне не показалось, что она тут очень счастлива.

– Нет, дочь Роберта Поста. Я про хозяйку – старую миссис Скоткраддер.

Адам перешел на шепот, и Флора должна была нагнуться, чтобы разобрать последние слова.

Он посмотрел наверх, словно давая понять, что миссис Скоткраддер на небесах.

– Так она умерла? – спросила Флора, готовая поверить во что угодно, даже в то, что фермой управляет с того света призрак-самодур.

Адам рассмеялся. Странный то был звук – словно хмыкающее фырканье рассерженной ворсянки.

– Нет. Жива-живехонька. Ее рука лежит на нас, как чугунный спуд. Однако она никогда не выходит из своей комнаты и не впускает туда никого, кроме мисс Юдифи. Она не покидала ферму уже двадцать лет.

Он внезапно умолк и попятился в темный угол кухни, как будто испугался, что наговорил лишнего.

– А теперь я должен щигрить плошки. Дай мне спокой, дочь Роберта Поста.

– Хорошо, хорошо. Только лучше бы вы называли меня «мисс Пост». Или даже «мисс Флора», если вам больше по душе такая патриархальность. «Дочь Роберта Поста» немного длинновато, вам не кажется?

– Дай мне спокой. Я должен щигрить плошки.

Поняв, что старик твердо намерен заняться какой-то домашней работой, Флора отстала от него и сосредоточилась на завтраке.