Неуютное море

— Жена? — с сомнением проговорил Карданов, стараясь по глазам матроса узнать, говорит ли тот правду. — А вы не пьете, случайно?

Пиварь выдержал взгляд капитана:

— Пил. И много. А теперь ни-ни. Слово дал.

— Слово? Кому же?

— Маркову, Ивану Васильевичу. И жене своей. Много я из-за этого дела терял. Кончать пора.

Карданов вспомнил. Марков действительно говорил ему о Пиваре.

Капитан открыл ящик письменного, стола.

— Сколько вам надо? — грубовато спросил он.

— Пятьсот рублей.

На секунду рука капитана остановилась. Сумма для аванса была значительной. Потом Андрей Андреевич решительно потянул к себе пачку с деньгами, вытащил из нее пять сотенных, протянул Пиварю.

Матрос не считая засунул деньги в боковой карман:

— Спасибо, товарищ капитан. Где расписаться?

— Расписываться не обязательно. Я запомню и так. А вот деньги пересчитайте, — строго сказал Карданов. — За них работать придется.

Пиварь небрежно сосчитал деньги:

— Правильно. Спасибо.

Когда дверь за матросом захлопнулась, Карданов подумал:

«Так-с. Значит, эксперимент. Дал пятьсот рублей без расписки заведомому пьянчуге. Если завтра придет на работу, значит, действительно отдал деньги жене. Посмотрим…»

Пиварь пришел на работу минута в минуту. Андрей Андреевич порадовался: значит может человек держать слово.

Обед не запоздал. Ровно в двенадцать на палубу вышла раскрасневшаяся Тоня и долго звонила в ручной колокольчик. На всяком судне час обеда священен.

Федя Шестаков крикнул:

— Шабаш! Обед!

Матросы натянули рубашки, пересмеиваясь пошли в умывалку мыться. Из машинного отделения вылез чумазый Болтянский. Вытер промасленные руки паклей, посмотрел на небо, сунул голову в машинную дверь и тоже закричал мотористам:

— Вылезай! Обед!

Через пять минут вся команда сидела в столовой за накрытым цветной клеенкой столом.

Поблескивали фаянсовые тарелки, новенькие вилки и ножи. Посредине стояла большая эмалированная кастрюля с красным наваристым борщом. От нее исходил душистый вкусный запах. Во главе стола сидел капитан, справа старпом, слева Болтянский, потом боцман и остальные члены экипажа. Такое распределение мест было традицией на морских судах, поэтому Бархатов и здесь завел такой порядок.

У двери в камбуз в белом халате и белом поварском колпаке (это были ее собственные вещи, сшитые еще в школе) стояла побледневшая Тоня с широко открытыми испуганными глазами. Подумать только! Первый обед на шестнадцать человек без посторонней помощи. Самостоятельный. А вдруг выльют за борт?!

— Ну-с, попробуем. Пахнет хорошо, — проговорил Федя Шестаков, потирая руки.

— Наливайте, Андрей Андреевич.

Капитан налил себе борща. Застучали ложками и молча принялись есть.

Андрей Андреевич взглянул на державшуюся за косяк Тоню и сразу же понял, почему так волнуется и чего так мучительно ждет девушка. Он отложил ложку и серьезно сказал:

— Замечательный борщ, Антонина Васильевна! Кажется, только в Киеве я ел такой вкусный. Добавки дадите?

Глаза у Тони засияли, заискрились, она покраснела:

— Правда, понравился? Хороший?

— Даже у себя на Украине такого не ел, — поддержал капитана Болтянский. — Вам, Антонина Васильевна, не на этой барже коком работать, а шеф-поваром в гостинице «Одесса». Могу оказать протекцию. Хотите?

— Да ну вас смеяться, Семен Григорьевич!

Все шумно стали выражать восхищение Тониной стряпней. Хотелось доставить ей удовольствие, да и на самом деле борщ был вкусным.

Даже Бархатов, строгий хозяин кают-компании и лицо, ответственное за судовое питание, сказал:

— Борщ неплохой.

Тоня подала блюдо с котлетами. Увидя гречневую кашу, Шмель недовольно вытянул губы:

— Опять каша! Что ж, за триста рублей нас кашей давить будут? Надоело. На военной службе надоело.

Тоня высунула из дверей голову:

— Почему? Вы это напрасно. Каша очень вкусная, идет к котлетам. В меню даже есть.

— Да иди ты со своей кашей. Картошки не могла поджарить! Времени нет, наверное?

Болтянский привстал:

— Ах, Геннадий Яковлевич. Узнаю вас. Сказывается ваше воспитание. Как же! Вы воспитаны на бананах, ананасах, бифштексах, салатах-оливье. Боцман, — повернулся механик к Феде Шестакову, — нельзя ли послать кого-нибудь в «Асторию», чтобы Шмелеву принесли что-нибудь повкуснее?

— Вот сейчас поем котлет с кашей и схожу, — невозмутимо отозвался Федя. — Сам схожу.

Шмель демонстративно отодвинул тарелку:

— Давитесь, если нравится. А я вот считаю, что за триста рублей в месяц, которые мы платим, каши можно избежать. Знаем, не первый раз на судах.

За столом зашумели:

— Брось ты, Генька! Чего лучше на десятку сделаешь? Хорошо и вкусно. Не хочешь — не ешь. Твое дело.

— Да уж воздержусь. Посмотрим, что в рейсе запоете.

— Несправедливые замечания, Шмелев, — нахмурившись проговорил Карданов. — Обед хорош.

— Не защищайте, товарищ капитан. Кое-что и я в этом понимаю. Десять рублей в день — это сумма.

Шмелев вышел из-за стола. Стакан компота остался нетронутым. Настроение было испорчено. Когда все поели и разошлись, Карданов зашел в камбуз. В углу, положив руки на засыпанный мукой стол, плакала Тоня. Карданов наклонился, стараясь заглянуть Тоне в лицо: