Неукротимая любовь

«Какая она милая, — изумленно подумал маркиз, — и к тому же ни на кого не похожа. И все-таки она мне кого-то очень напоминает». В его памяти мелькнуло какое-то воспоминание. Кто это был? Кто бы это мог быть?

Девушка положила шляпку и шаль на табурет, стоявший недалеко от кресла, в котором она сидела. Потом улыбнулась маркизу и сказала:

— Так-то лучше, теперь мы можем поговорить. Я так рада, что это вы спасли меня.

— Как вас зовут? — спросил маркиз.

— Фортуна, — ответила она, — Фортуна Гримвуд.

— Гримвуд? — изумился маркиз.

Ее прямой носик сморщился.

— Не очень красивое имя, правда?

— А почему вас назвали Фортуной? — спросил маркиз.

На щеках девушки появились две ямочки.

— Этот вопрос задают все, — ответила она. — Когда я появилась в доме Гилли, она как раз переводила «Вторую олинфскую речь» Демосфена. Вы ведь знаете, как она любила древних греков! Так вот, когда раздался стук в дверь, она как раз написала: «Фортуна исполнила все наши желания» — и поставила в этом месте восклицательный знак. После этого стало совершенно очевидно, что меня надо назвать Фортуной.

— И все-таки мне кажется, что вам надо рассказать все с самого начала, — заявил маркиз.

— Нет, я сделаю по-другому, — возразила Фортуна. — Я отдам вашей светлости письмо Гилли. Оно здесь, со мной.

Она открыла сумочку, висевшую у нее на талии, и вытащила оттуда письмо. Конверт от долгого пребывания в сумочке смялся, однако, когда маркиз вскрыл его, в нем оказалось шесть или семь листочков, исписанных мелким почерком.

— Вы знаете, что здесь написано? — спросил он.

— Это писала я, — ответила Фортуна.

— Вы?!

— Последние шесть месяцев своей болезни Гилли уже не могла писать, — объяснила девушка. — У нее отнялась рука. Доктор сказал, что у нее был удар. Она рассказывала мне, что я должна вам сообщить, и я все это записывала. Это заняло довольно много времени, поскольку она сильно уставала во время рассказа. Закончив, она произнесла: «После моих похорон сразу же отправляйся к маркизу Тейну в Лондон. Отвези ему это письмо, а уж его светлость знает, что надо делать». Вот я и приехала.

Маркиз взглянул на мелко исписанные листочки, которые он держал в руках.

— Вероятно, будет проще, — медленно проговорил он, — если вы сами расскажете мне, что здесь написано, а я прочитаю это письмо позже, когда у меня будет время.

— У меня есть для вас еще кое-что, — сказала Фортуна, — записка, которую я никогда не видела, поскольку Гилли написала ее несколько лет назад и хранила в запертом ящике стола. Вот она.

И она вытащила из сумочки еще один конверт, маленький и пожелтевший от времени, в котором, судя по его виду, лежал всего один листок. Фортуна протянула его маркизу, но он положил его, не раскрывая, на столик рядом со своим креслом.

— А теперь, — сказал он, — расскажите своими словами, что Гилли хотела мне сообщить.

— Тогда мне придется начать с самого начала, — произнесла своим нежным голосом Фортуна.

Она сложила руки на коленях и стала похожа на маленькую девочку, отвечающую хорошо выученный ею урок.

— Это произошло вечером 30 августа 1801 года, — начала она.

— Сколько вам лет? — перебил ее маркиз.

— Через четыре месяца, 27 августа, мне исполнится восемнадцать, — ответила она.

— Хорошо, — сказал он, — продолжайте.

— Гилли, как я уже вам говорила, сидела за письменным столом, когда раздался стук в дверь. Она открыла ее и увидела женщину, которая держала на руках ребенка. Гилли узнала в ней миссис Гримвуд, которая жила на ферме в двух милях от Литл-Уотерлеса, где жили мы.

«Добрый вечер, миссис Гримвуд, — сказала она. — Чем я могу вам помочь?»

«Я принесла вам это дитя, мисс, — ответила миссис Гримвуд. — Мы завтра уезжаем и не можем взять его с собой — оно все равно скоро помрет. Кроме того, оно мне не нужно».

«Не нужно?! — воскликнула Гилли. — Но почему? Ведь этот ребенок только что родился».

«Три дня назад», — мрачно произнесла миссис Гримвуд.

«Зачем же вы шли в такую даль? — с упреком спросила Гилли. — Это вредно для вашего здоровья. Идите домой и ложитесь в постель».

«Говорю вам, мы уезжаем, — сказала миссис Гримвуд. — Дитя не вынесет холода и морского плавания. Оно больное и наверняка к утру помрет».

И она сунула в руки Гилли ребенка и убежала. Гилли с изумлением смотрела ей вслед. Она не стала догонять женщину, которая, как она решила, помешалась после родов.

Она решила оставить ребенка у себя на ночь, а утром поехать на ферму и вернуть его матери.

Развернув шаль, в которую была укутана я, она поразилась, какая я крошечная и хрупкая. Странно, что у Гримвудов родился такой ребенок! Гилли начала понимать, что может чувствовать мать, которая произвела на свет такое хилое дитя.

Фортуна помолчала, а потом заговорила очень медленно, словно подбирая слова:

— Все дети Гримвудов — а Гилли их хорошо знала, поскольку они ходили в деревенскую школу, — были сильными, крепкими и темноволосыми. Я же была совсем крошечной, и, хотя родилась совсем недавно, кожа у меня была очень белой, а волосики на голове — тоже белыми. Гилли всегда говорила, что поначалу думала, что я вообще альбинос.

Маркиз вздрогнул.