Неукротимая Сюзи

В течение этого – 1721 – года она сопереживала злоключениям Картуша, о которых узнавала из «Газетт де Франс». О том, как его казнили, она узнала также и от господина де Пенфентеньо, который ездил в Париж по своим делам и присутствовал на казни этого разбойника на Гревской площади.

– Говорят, что его выдала какая-то женщина. Его схватили в одном из кабачков. Затем его босого отвели в Шатле и держали там в клетке, закованным в цепи. Поскольку парижане проявляли по отношению к нему слишком большое любопытство, его затем перевезли в Консьержери[90], куда к нему заглянул даже сам регент. Его допрашивали и без пыток, и с пытками, но он в своих преступлениях так и не признался. Тем не менее его колесовали[91].

Эдерна вздохнула.

– Готов поспорить, что в народе из него сделают героя! – продолжал ее муж. – Эти разбойники – не менее жестокие и жадные, чем пираты, свирепствующие на море… И не менее популярные! В порту наперебой поют песни о приключениях Олоне[92], Черной Бороды[93], Калико Джека[94] и других, менее знаменитых пиратов! О Картуше тоже уже сложили горестную песню! Ее текст продают на каждом перекрестке. Вот, можете его почитать.

Он достал из кармана камзола листок низкосортной бумаги, на которой был напечатан текст песенки: везде и всюду если не пели, то по крайней мере читали ее.

Картуш был схвачен наконец,
А с ним – любовница его.
Хоть он пройдоха и хитрец,
Сбежать не вышло у него.
Его пришли арестовать
Туда, где он гулял вразнос.
Уже почти он смог удрать,
Но выдал его лаем пес.
Картуша бросили в тюрьму
С его товарищем вдвоем.
Проделать удалось ему
В стене отверстие… сверлом!
Без долота, без молотка,
Одним сверлом кирпич долбил,
Да вот ошибся он слегка:
Дыру к соседу просверлил!
К судье в грехах погрязших душ
Его позвали на допрос.
«А ну скажи, ведь ты – Картуш?»
Он так ответил на вопрос:
«Я не Картуш, я – Бургиньон,
Жан Бургиньон меня зовут.
Я в Лотарингии рожден.
Мне ваш совсем не страшен кнут».
На площадь Гревскую в четверг
Картуша привели с утра
А там – пять тысяч человек:
И взрослые, и детвора.
Они все поглазеть пришли
На то, как будет он казнен.
Его тотчас же увели:
Решил во всем признаться он.
К тому, кто рядом с ним шагал,
Он громко обратился вдруг:
«Дай мне испить вина бокал,
Я очень ослабел, мой друг».
Былых сообщников своих —
Мужчин и женщин – выдал он.
Подробно рассказал о них,
И в пятницу он был казнен.

Сюзи, задумавшись, молчала. Она, может, помолилась бы сейчас за упокоение души Картуша, однако молиться она уже давным-давно отвыкла. Впрочем, если бы ей пришло в голову, что, стоит ей хорошенько помолиться и Небеса вернут ей любовника, она охотно молилась бы с утра и до вечера, перебирая при этом четки.

Любовника у нее больше не было, и она не знала, что ей делать с золотом, которое она хранила в своей комнате в сундуке, почти уже не вспоминая о нем. Если бы господин де Бросс сейчас попросил ее вернуть те деньги, которые выиграл у него Антуан Карро де Лере, она безропотно подчинилась бы, да еще и добавила бы сверху что-нибудь из той прибыли, которую она получила в результате захвата «Нины».

Прошло еще одно лето, а затем – осень, зима, весна и снова лето.

Двадцать пятого октября 1722 года его высочество дофина[95] короновали в соборе в Реймсе, однако поскольку он еще не достиг совершеннолетия, власть осталась в руках регента. В последующие недели коробейники заработали немало денег, продавая картинки, на которых была изображена церемония коронации. На них можно было увидеть двенадцатилетнего мальчика, облаченного в мантию, отороченную мехом горностая и расшитую изображениями лилий. На них также можно было полюбоваться инфантой[96] Испании – невестой этого мальчика. Однако Реймс находился довольно далеко от Сен-Мало, а потому такие картинки до Сен-Мало и его окрестностей не доходили и потревожить воображение Сюзанны они не могли.