Неуловимый корсар

Арман даже вскочил с места.

— Рифы? Но ведь…

— Что с вами? — спросила Маудлин.

— Так, мне в голову пришло одно малоприятное соображение. Ведь фонарь освещает ограниченное пространство, и если мы налетим на утес…

Маудлин засмеялась жемчужным смехом.

— Не беспокойтесь, номер второй — этот корабль называется номер второй, первым номером командует мистер Джеймс — номер второй, говорю я, повинуется рулю с необычайной легкостью. В случае надобности он может вращаться вокруг своей оси, подобно волчку.

— Робер говорил, что наш корабль может идти со скоростью шестьдесят миль в час, или около ста десяти километров.

— Это совершенно верно.

— Но какая же сила необходима, чтобы развить подобную скорость?

— Сейчас скажу. Надо только припомнить несколько цифр, а у меня на них хорошая память. Дело вот в чем, — продолжала она, немного подумав. — Водоизмещение нашего корабля — тысяча восемьсот тонн. На поверхности воды, чтобы привести такую массу в движение с той скоростью, с которой мы сейчас плывем, нужно было бы по крайней мере две тысячи сил.

— И, следовательно, — заметил Лаваред, — иметь огромные, громоздкие машины.

— Вы правы. Но, будучи погруженным в воду, наш корабль обходится всего пятьюдесятью силами.

— Пятьюдесятью! Но ведь это практическое осуществление промышленного девиза: «Простота, экономия, скорость!»

— И скромность, — докончила за него Маудлин, — потому что на всем земном шаре никто не знает устройства наших аппаратов.

Восклицание миссис Джоан прервало их разговор. Вдова лорда Грина все время смотрела в окно, оборачиваясь время от времени, чтобы с любовью посмотреть на дочь.

— Поди сюда, Маудлин, — сказала она. — Что это такое?

— Где, мама?

— Ну вон это, что-то вроде кита.

— Это? Это другой корабль, мама, вероятно, мистера Джеймса. Да, это он. Смотрите, он подает сигналы.

Действительно, фонарь на другом судне загорелся сначала белым светом, потом зеленым, желтым и, наконец, ярко-красным.

— Это делается постановкой разноцветных стекол, — объяснила Маудлин. — Это просто сигнал, я могу его перевести.

— Что это значит?

— Полное повиновение. Ухожу. До свидания.

Не успела молодая девушка закончить перевод, как свет фонаря снова стал белым, корабль круто повернул, начал быстро удаляться и вскоре исчез из вида.

Почти тотчас же открылась дверь, и вошел Робер.

— Ну, вот я и опять с вами, — сказал он. — Прежде всего позвольте передать вам известие…

— От корсара Триплекса? — перебила его Лотия. — Мы уже знаем: полное повиновение, ухожу, до свидания.

Робер сначала удивился, но потом, посмотрев на Маудлин, покачал головой.

— Я понял, мисс Маудлин перевела вам этот сигнал. Ну, значит, мне осталось только развести вас по каютам. После такой трудной ночи всем вам необходимо отдохнуть.

Это напоминание немного всех удивило. Новые впечатления заставили позабыть об отдыхе. Однако никто не протестовал, так как Робер был прав. После приключения на кладбище Килд-Таун и волнений этого дня всем был необходим покой.

Через несколько минут все разошлись по каютам, устроенным в кормовой части судна. Надежный рулевой, положив руки на колесо, зорко всматривался в освещенное фонарем пространство, и корабль быстро несся по подводной пустыне, унося сладко спавших пассажиров.

Несмотря на легкое нездоровье, обычное при первоначальном пребывании под водой, пассажиры заснули крепким сном и на другой день проснулись очень поздно. Только около полудня все собрались в столовой, где их ожидал превосходный завтрак. Произведения земли и моря явились к их услугам в самых приятных сочетаниях. Желе из красных фукусов, похожее на смородинное, заслужило общее одобрение. Под конец завтрака в столовую ворвался свежий морской воздух, насыщенный солеными испарениями.

— Откуда эта благодать? — вскричал журналист, вдыхая этот воздух полной грудью.

— Из вентиляторов, — ответил Робер. — У нас, правда, резервуары с кислородом, а испорченный воздух поглощается едким калием, находящимся в особых очистителях, но мы, обыкновенно, поднимаемся на поверхность и пускаем в дело вентиляторы. А вы, мисс Лотия, не хотите ли подняться на палубу? — спросил он, обращаясь к невесте.

Вместо ответа Лотия встала из-за стола, и счастливая пара прошла по коридорам к башенке и поднялась на верхнюю площадку.

Перед ними развернулась необозримая равнина океана. Ни один островок, ни один утес не нарушал величественного однообразия картины. Их корабль казался точкой в затерявшейся пустыне. Но эта тишина и одиночество не смущали их. Они были вместе после долгой разлуки, которая длилась вечность. Все радовало их, и с чувством глубокой благодарности они смотрели на небесный купол, опрокинувшийся, как драгоценная сапфировая чаша, над изумрудной гладью океана. Да и как могли они смущаться видом океана?