Неуловимый монитор

В этот день я познакомился со всеми офицерами корабля. Их было немного. О командире, комиссаре, Гуцайте я уже говорил. Был еще Миша Коган, штурман, керченский комсомолец, с детства, по его словам, пропадавший с рыбаками в море и плававший лучше рыб. Курчавый и загорелый. Называли его в кают-компании «звездочетом». Артиллерийский офицер Анатолий Кузнецов, начальник Володи Гуцайта, красавец, подтянутый, одетый почти щегольски. Он казался старше своих лет. Еще — светлоусый офицер, которого я уже видел в каюте (он что-то писал), инженер-механик Дмитрий Павлин. Усы у него росли плохо, и он их то и дело подкручивал. И, наконец, краснощекий, «кровь с молоком», фельдшер Кушлак, которого, мне представляя, назвали «нашим уважаемым доктором». Весь этот народ был простой, симпатичный и, по-видимому, дружный. Подавал ужин (гости уже разошлись, и на корабле оставались только свои) Василий Губа, рослый голубоглазый матрос, с густой, отливающей золотом шевелюрой. Вестовой был по совместительству и электриком. На этом маленьком корабле многие совмещали по две — три должности.

Разговоров за ужином было много, всех не упомнишь. Хвалили корабль: Кузнецов — свою артиллерию, Павлин — машины, Коган — навигационные приборы. Мечтали поскорее уйти вниз по Днепру, в лиманы, где можно и пострелять, и проверить ходы и маневренность. Приглашали меня с собой. Я обещал, что пойду — не очень уверенно, правда, — о подобных учениях много ведь не напишешь, разве одну — две заметки. Я спросил: а может ли «Железняков» ходить по морю?

— Не может, — категорически ответил мне Коган.

— А почему?

— Плоскодонный. Его перевернет морская волна.

— Ну, а если мы сильно захотим — сможет, — с хитринкой сказал Алексей Емельянович.

— Даже морские плоскодонные броненосцы береговой обороны перевертывались, терпели аварии, тонули… — напомнил Коган. — «Русалку» помните? Погиб со всем экипажем в Финском заливе.

— В шторм, разумеется?

— В шторм.

— Попы говорили: «Русалку» сам черт за грехи экипажа утащил в преисподнюю, — сказал Павлин. — Броненосцу поставили памятник в Ревеле — матросы деньги собрали. Подробность знаете? Года три — четыре назад «Русалку» ведь обнаружили… через тридцать лет после гибели.

— Где?

— На дне. С самолета заметили…

— А я убежден, — не сдавался Алексей Емельянович, — если прикажут выйти из реки и пройти по морю — пройдем.

— И «Железняков» станет морским кораблем? Сомневаюсь…

Поспорили бы еще, да комиссар стал рассказывать о своей юности. Тут все раскрыли глаза и уши. Мы знали гражданскую войну по «Разлому» Фадеева, по «Железному потоку» Серафимовича и «Чапаеву» Фурманова, по песне «Тачанка». А этот спокойный, большой человек с седыми висками и чисто выбритым, загорелым, в мелких морщинках лицом еще мальчишкой дрался с махновцами, скакал на лошади, дважды был ранен. Он участвовал в освобождении Киева. На одном из кораблей Днепровской флотилии Королев шел в прорыв. Фарватер был загроможден обрушившимся железным мостом. Уцелевший пролет всего на полтора: — два метра превышал ширину корабля. Корабли продвигались, прижимаясь к высокому берегу. На полном ходу моряки прорвались в узкий пролет, к которому пристрелялся противник. Почти без потерь днепровцы вышли к столице Украины… И участник невиданного в военной истории прорыва сидел за столом между нами! Мое журналистское сердце не выдержало — я стал торопливо записывать в блокнот, тут же, на краешке обеденного стола, иногда поднимая глаза и встречая взгляд спокойных, много на своем веку повидавших глаз Алексея Дмитриевича.

Комиссар рассказывал, какими были они, днепровцы эпохи гражданской войны, и какими были их корабли, переделанные из буксиров и пассажирских судов. Новый корабль, вошедший сегодня в строй, — один стоит всей прежней флотилии…

…Мы расстались друзьями. Меня приглашали заходить, как к себе домой, обещали забронировать за мной в кают-компании диван, приглашали на учения в лиманы.

Я с сожалением покинул корабль, пожав десяток доброжелательных рук.

Над Днепром светились крупные звезды. Весь Киев, казалось, сверкал.

«Преемники героев-днепровцев» — так назвал я свою корреспонденцию. Если бы не комиссар, мне бы не пришло это в голову. Без рассказов комиссара Королева я бы писал только о кораблестроителях, о подъеме флага, гостях, встрече, о молодежном экипаже нового корабля…

Корреспонденция появилась в газете. На «летучке» меня хвалили. Но я знал: моя заслуга — не велика. Успехом я был обязан дружной семье молодых моряков и их «отцу» — комиссару.

2

Человек предполагает, а начальство — располагает. Я так и не попал на «Железняков» в то лето. Только поздней осенью, когда ветер мел по Крещатику сухие листья каштанов, я встретил Володю Гуцайта. Его насквозь пропекло солнцем юга и обветрило ветрами лиманов. Он выглядел заядлым «морским волком», хотя и был непростительно молод (в двадцать лет всегда хочется казаться посолиднее, старше).

— Ну, как плавали?

— Отлично! — ответил он сиплым баском. Он затащил меня в ресторан «Динамо», заказал пива и бутербродов.