Неуловимый Сапожок

– Скромный служитель нашего Господа, дитя мое, – с глубоким вздохом, тряхнув редкими локонами, ответил старик. – Которому не дают более служить своему Владыке. Бедный, несчастный и совершенно беспомощный старик, посаженный сюда присматривать за вами. Вы только не подумайте по этим моим словам, что я тюремщик, дитя мое, – с некоторой долей поучения и оправдания сказал он. – Я очень стар и ничтожен, я занимаю так мало места. Я мог бы сделаться и совсем невидимым, так что вы и не обратили бы на меня никакого внимания. Но они заставили меня делать то, что я делаю, вопреки моей воле… Они сильны, а я слаб. И с тех пор, как они посадили меня сюда, они распоряжаются мной. Впрочем, скорее всего, все это по воле Его… А Он знает лучше, дитя мое, Он знает лучше.

Судя по всему, туфли и не собирались поддаваться отчаянным усилиям старика. Неожиданно он оставил это занятие, изобразил на лице забавную гримасу и, поставив туфли на пол, сунул в них ноги.

Маргарита, все еще опираясь на локоть, молча наблюдала. Сознание возвращалось трудно и медленно; она никак не могла понять, что говорит ей старик, но, глядя на него, она улыбалась. Как могла она принять его за тюремщика? Он не был похож ни на якобинца, ни на террориста; в его трогательной фигурке в поношенной рясе не было даже намека ни на неудовлетворенность демократа, ни на ярость анархиста, готовых на любую, самую страшную жестокость, лишь бы она была направлена против аристократов. Наоборот, он выглядел даже пристыженным и робко отводил глаза от вопросительного взгляда Маргариты.

– Дочь моя, простите, что заканчивал при вас свой туалет. Я думал успеть до вашего пробуждения, но туфли несколько задержали меня. Тюремные власти предоставляют нам лишь немного воды и мыла, совершенно не обеспечивая никакими другими средствами, а милосердный Господь любит не только чистую душу, но и опрятное тело. Но оставим, оставим это, я не должен об этом говорить. Вам бы лучше подняться и немножечко освежиться водою. О, вы увидите, как я побеспокоился обо всем. Я ничуть не окажусь вам помехой! Когда вы займетесь своим туалетом, я сделаю так, будто меня и вовсе здесь нет. Да-да, я никак не буду мешать вам.

И старик засуетился, перетаскивая колченогие, с рваными сидениями стулья. В комнате их оказалось четыре, и он построил некое подобие бастиона, взгромоздив их парами друг на друга.

– Вы увидите, дитя мое, вы увидите… – бормотал он, устраивая заграждение. А для него это было не так-то просто, поскольку роста он был маленького, а руки его к тому же – совсем слабы.

Маргарита продолжала лежать, подперев рукой подбородок; она была настолько возбуждена и удивлена, что не замечала некоторой забавности происходящего. Этот старик неизвестно как и почему посажен присматривать за ней, но ничего необычного не было в том, что бесчеловечные негодяи, управляющие ныне Францией, усугубляют страдания великосветской дамы, попавшей в заключение, ни на мгновение не оставляя ее без соглядатая.

Это было естественным для людей, до безумия зарвавшихся в собственной жестокости. Тем же унижениям подвергалась и несчастная поверженная королева. Еще тогда, в Англии, когда Маргарита услышала об этом, она содрогнулась и помолилась в душе, как это сделала бы любая честная женщина, чтобы гордая красавица Мария Антуанетта как можно скорее была избавлена от этой жестокой пытки смертью.

Теперь то же выпало и самой Маргарите. Однако этот старик выглядел таким беспомощным и слабым, а его деликатный порыв, с которым он возводил свои укрепления, и вовсе сводил на нет эффект его присутствия здесь.

Едва лишь стулья оставили наконец свое стремление вновь разлететься по комнате, старик принес ковер и накинул его на свою постройку. После этого он перетащил стол, на котором стояли треснутый кувшин и тазик, таким образом, чтобы он был не виден из его скромного укрытия. Окончив труды, с откровенным изяществом и грациозностью, он осмотрел обстановку.

– Вот теперь, – сказал он, повернув к Маргарите сияющее лицо, – я могу спокойно молиться в моем укрытии. Эта стена абсолютно надежна, – добавил он, с явной гордостью дотрагиваясь до сооружения. – Вы не будете чувствовать себя стесненной… Только попытайтесь забыть о присутствии старого аббата… Мне уже не на что надеяться… Не на что… Вот уже много месяцев закрыт мой Сен-Жозеф, и мне не придется более служить мессы.

Он болтал, пытаясь скрыть стыд за свои издерганные нервы, а затем спрятался в своем смешном укрытии, достал из кармана требник и, обнаружив маленький свободный кусочек сиденья на одном из стульев, на котором можно было присесть без угрозы для конструкции, погрузился в молитвы.

Маргарита еще какое-то время наблюдала за ним. Было совершенно ясно, что старик делает все, чтобы она совсем забыла о его присутствии. Этот маневр сильно поразил бедную пленницу.