Неуловимый Сапожок

– Какие, должно быть, быстрые у вас лошади, – любезно поддакнул тот. – Черт! Кто бы мог подумать!.. А я всегда слышал, что проклятые французские клячи не в состоянии даже пересечь страну.

Однако Шовелен уже не дал себя обмануть якобы совершенным безразличием сэра Перси. Будучи весьма проницательным наблюдателем, он заметил резкую и отчетливую перемену в его голосе, беспечный смех стал звучать резче и тверже после упоминания имени Маргариты. Движения Блейкни при этом оставались все столь же легкими и не выдающими ни тени беспокойства, кроме едва уловимого напряжения скул и правой руки, крепко сжавшей рукоять шпаги, в то время как левая продолжала вполне беззаботно и грациозно поигрывать мекленскими кружевами роскошного галстука.

Сэр Перси сидел с откинутой назад головой, и бледный лунный свет четко вырисовывал его отточенный профиль, высокий массивный лоб и тяжелые приспущенные веки, сквозь которые отчаянный заговорщик разглядывал человека, что держал в своих руках не только его собственную жизнь, но и жизнь самого дорогого для него на земле существа.

– Боюсь, сэр Перси, – сухо продолжал Шовелен, – вы все еще находитесь под впечатлением того, что все замки и запоры бессильны перед вашей неизменной удачей, даже теперь, когда на карту поставлена жизнь леди Блейкни.

– О, месье Шовелен, я великий поклонник впечатлений.

– Как раз совсем недавно я говорил ей: если она покинет Булонь, даже если сам Сапожок Принцессы будет у нас в руках, мы все равно тут же расстреляем всех кормильцев семей в Булони.

– Прелестная мысль, месье. Она открывает великолепное будущее для ваших способностей.

– Таким образом, леди Блейкни под вполне надежной охраной, – продолжил Шовелен, совершенно переставший обращать внимание на поведение противника. – А что касается Сапожка Принцессы…

– Вам достаточно всего лишь позвонить в колокольчик и подать голос, как он через пару минут тоже окажется в камере, ведь так?.. Оставим, месье… Вы просто умираете от желания еще что-нибудь сказать… Продолжайте, прошу вас… Ваше милое лицо так интересно принимает серьезные выражения.

– То, что я хочу вам сказать, сэр Перси, есть предложение о некой сделке.

– Правда? Месье, вы полны неожиданных поворотов… прямо как хорошенькая женщина… Прошу вас, скорее, каковы условия предлагаемой вами сделки?

– С вашей стороны, сэр Перси, или с моей? Что хотели бы вы услышать сначала?

– О, месье, конечно же, с вашей… Я же вам говорил, что вы – как хорошенькая женщина… Place aux dames,[6] сэр! Всегда!

– С моей стороны, сэр, сделка достаточно проста: леди Блейкни, сопровождаемая вами и кем угодно из ваших друзей, оказавшихся на этот момент в городе, покидает завтра с заходом солнца булонский порт без каких бы то ни было препятствий, если вы, со своей стороны, соизволите выполнить вашу часть…

– Но я пока что не знаю, сэр, какова моя часть в этой прелюбопытной сделке… И чтобы не тратить слишком много времени на всякие там обсуждения, давайте сразу же предположим, что я ее выполнять не стану… что тогда?

– Тогда, сэр Перси… Давайте пока забудем о Сапожке Принцессы… Тогда леди Блейкни будет отправлена в Париж и помещена в тюрьму Темпль, где недавно была Мария Антуанетта… И там она будет подвергнута тем же мучениям, которым теперь подвергается бывшая королева в Консьержери… Вам известно, что это такое, сэр Перси?.. Это не поспешный суд и скорая смерть в ореоле мученической славы… Это дни, недели, месяцы издевательств и унижений… Ее, как и Марию Антуанетту, ни на мгновение не оставят в одиночестве, ни днем, ни ночью… Поблизости будут постоянно находиться пьяные, сгорающие от ненависти солдаты… оскорбления, надругательства…

– Ты, легавая!.. Псина!.. Шавка!.. Ты что, не понимаешь, я же тебя сейчас удавлю за это!..

Нападение было столь стремительным и неожиданным, что Шовелен не успел даже позвать на помощь. Сэр Перси, продолжая сидеть на подоконнике и будто бы вежливо слушая своего врага, крепко сжал длинными гибкими пальцами его горло, осуществляя только что высказанное намерение. Обычно невозмутимое лицо сэра Перси было искажено ненавистью.

– Ты шавка, шавка… – повторял он при этом. – Или я сейчас задушу тебя, или ты откажешься от своих слов.

После этого он неожиданно разжал пальцы. Неизменная привычка не могла оставить его даже теперь. Лицо, всего лишь секунду назад пылавшее ненавистью, покрылось легким румянцем; можно было подумать, что он устыдился своего поведения. Он брезгливо отбросил французика от себя, будто мерзкую, укусившую его гадину, и провел ладонью по лбу.

– Прости меня, Господи, я едва не потерял самообладание.

Шовелен очень быстро пришел в себя. Он был совершенно взбудоражен и так возбужден от ненависти к этому человеку, что забыл про всякий страх перед ним. Спокойно поправив галстук и сделав над собой мужественное усилие, чтобы восстановить дыхание, он спокойно сказал: