Неуловимый

— Это как посмотреть, — отозвался он. — Лично я предпочитаю его потому, что дом отдыха наполовину пуст.

— А вам не надоело? Восемь лет одно и то же.

— Как раз это мне нравится. Спокойной ночи!

Явно, ему не хотелось разговаривать. Как тогда мне узнать, кто он такой, откуда и так далее? Может, Андонов прав — я еще слишком зелен для профессии, которую избрал?

Без пяти одиннадцать я вышел из своей комнаты. Ил ногах у меня были кеды, под курткой — толстый свитер. Выходя, я услышал из соседней комнаты богатырский храп доктора Эйве. В коридоре горела тусклая лампочка, дом отдыха уже погрузился в глубокий и — как бы выразился директор — полезный для здоровья сон.

9

До двух часов ночи все было спокойно. К моему несчастью, ночь выдалась именно такой, как предполагал Выргов, — холодной и ясной. Я несколько раз менял место, откуда наблюдал за фасадом здания, а точнее — за лелиным окном. Перепробовал все известные мне по армии способы, чтобы время шло незаметно, но сейчас они почему-то не помогали. Тогда, например, я мог пришпорить свое воображение в любом направлении и предаваться всевозможным сладостным мечтам, но сейчас это никак не получалось. Я думал о своей дипломной работе, о девушке, напрасно ждавшей от меня письма. Наше знакомство продолжалось уже более трех лет, но застыло на одной точке. Началось оно с поисков «лишнего билетика» у Театра сатиры и успешно прошло развитие до совместных походов в театр, на концерты и на Витошу, но на этом и застопорилось. На первый взгляд все выглядело нормально: девушка была красивой, интеллигентной, звали ее Бисерной — это имя мне определенно нравилось, жила она в мансарде, красиво и уютно обставленной. Может, нужен был лишь один только шаг с ее или с моей стороны, чтобы мы очутились в загсе, но никто этою шага не делал. К счастью или к несчастью — этого пока никто не знал…

Итак, я сидел на ящике из-под помидоров в тени высокого кипариса у центральной аллеи. От зелени кипариса исходил аромат, напоминавший мне одновременно и свадебные торжества, и погребальные церемонии. К полуночи свет погас во всех комнатах, за исключением комнаты Виолетты Петровой. Минут двадцать я пытался представить, что делает эта женщина в столь поздний час. Читает любовный роман? Или раскладывает пасьянс? Однажды у меня была хозяйка, которая ночи напролет проводила над пасьянсом «Наполеон», и он выходил у нее самое большее раз в два месяца. Тогда ее охватывал порыв щедрости, и она официально приглашала меня на обед с шампанским. Однако подобное занятие как-то не подходило для Вэ Петровой. Вероятнее всего, она лежит в постели и читает экономический журнал. А может, расшивает узорами свою шелковую ночную рубашку? Крупным женщинам нравится тонкое белье с вышивкой. Впрочем, кто знает! Интимная жизнь каждого из нас скрыта за семью печатями. В сущности, мы не совсем такие, какими кажемся на первый взгляд. Наша подлинная сущность проявляется лишь тогда, когда мы совсем одни. Возможно, Вэ Петрова пишет сейчас письмо мужу, если таковой, конечно, имеется — мелочь, которая, к моему стыду, мне не известна. Каждый вечер по длинному подробному письму, в котором описывает, как прошел день, что она завтракала, где гуляла, что было на обед, и как, глядя на алый закат, она вспомнила тот день, когда они были вдвоем в горах и впервые произнесли слова, связавшие их на всю жизнь. Есть такие женщины, которые каждый вечер пишут мужу длинные трогательные письма, преспокойно изменяя ему днем.

Я думал о Вэ Петровой не больше двадцати минут: дальше воображение мое забуксовало, утонув в банальных и серых подробностях. А лелино окно было по-прежнему темным, и это делало мое дежурство еще досаднее.

Около двух — я уже подсчитал, что мне осталось дежурить пятьдесят пять минут, — на аллее послышались шаги. Мой обостренный слух еще издали уловил их. Вначале, я подумал, что по парку бродит какое-то животное, но затем стало ясно, что идут двое. Осторожно ступая но мелкому песку, которым посыпана аллея, они направлялись ко мне, т. е. к главному входу. Я затаил дыхание. Какой я, к черту, часовой на посту, если у меня нет никакого оружия? Что я могу сделать, если попытаются напасть на Лелю? И почему она, дурочка, оставила окно открытым? Достаточно одному человеку встать у стены, а другому взобраться ему на плечи, чтобы дотянуться до подоконника и оттуда выстрелить в сторону кровати. А мне что делать — кричать? Все произойдет за считанные секунды, преступники тут же скроются в темноте.

Шаги приближались, метрах в двух от меня идущие остановились. Я старался не шевелиться, мысленно благословляя густую тень кипариса. Я различил два силуэта, как мне показалось, один был женским. И тут женщина сказала:

— Ну, спокойной ночи! Я пойду первой…

Мужской голос произнес:

— Хорошо, но войди через дверь.

Женщина возразила:

— Ни в коем случае!

Я с облегчением перевел дух. Голоса были мне знакомы — Фифи и ее фармацевт. Фифи продолжала:

— Неизвестно, на кого я налечу в коридоре. Вот тебе ключ. Если я зажгу свет, не входи. Если не зажгу — значит, все чисто.