Неумолимый рок духа времени

Они прошли несколько залов и коридоров, богато украшенных цветным мрамором, мозаиками, набивными тканями. Повсюду была расставлена вооруженная охрана и горели светильники. Наконец они оказались перед тяжелым парчовым занавесом. Из-за занавеса неслись звуки веселого пиршества. Таинственный спутник еще раз оценивающе взглянул на Олега и замер у занавеса, прислушиваясь к происходящему в зале. Через пару минут он решительно потянул занавес в сторону, и они вошли в огромный, высоченный зал с колоннами, убранство которого не поддавалось описанию. Со всех сторон сверкали громадные зеркала в золоченых богатейших рамах, все стены и колонны были расписаны фантастическими узорами нежнейших цветов и оформлены редкими драгоценными материалами. Филигранно выполненные тонкие мозаичные панно на сводчатых потолках как будто светились изнутри, поражая своим бесконечным разнообразием и пышностью. Все это роскошное, потрясающее воображение убранство зала было обращено к его тыльной стене, где на высоком постаменте возвышался изысканный золоченый трон, на котором восседал широкоплечий человек с крупной головой, высоким лбом и длинной рыжей бородой. На голове этого человека красовалась золотая корона, украшенная крупными рубинами, которые великолепно сочетались с парчовым, шитым серебром и золотом кафтаном и высокими бархатными сапожками пурпурного цвета с загнутыми вверх носами. По правую руку от трона, в темных плащах и накидках, толпилась группа суровых на вид бородатых мужчин; по левую руку от трона, в сверкающих жемчугом и драгоценностями светлых нарядах, восседала группа женщин, лица которых были прикрыты искусно ниспадающим с высоких шапок полупрозрачным шелком.

Внимание всего зала обратилось на вновь вошедших. Спутник Олега, ничуть не смутившись, уверенно прошел в середину зала, Олег машинально последовал за ним. Остановившись в десятке метров от человека, восседавшего на троне, ночной монах громко произнес:

– О всемогущий государь, позволь мне, твоему рабу, в день твоего великого триумфа порадовать тебя и твоих сказочных птиц, – в этот момент монах неожиданным изящным поворотом головы указал на сидящих рядом с троном женщин, – одним из чудес Багдада – сладкоголосым музыкантом, способным заставить любого слушателя искренне радоваться или печалиться от прослушивания его нежной, неземной музыки.

После этих слов ночной монах поклонился и отошел в сторону. Все внимание зала теперь обратилось к Олегу. Как всегда, в самые решающие и ответственные минуты мозг Олега работал четко, без сбоев, как холодная вычислительная машина, не позволяя пылким эмоциям даже на секунду вмешиваться в его деятельность. Обведя еще раз царственную аудиторию бесстрастным, оценивающим взглядом, он окончательно решил полагаться только на классический репертуар.

Он начал с «Жаворонка» Глинки. Публика проявила сдержанный интерес. Тогда Олег заиграл итальянскую польку Рахманинова и сразу заметил, что тонкий носок туфельки, торчавший из пышных покрывал одной из сидящих впереди женщин, вдруг начал притопывать в такт музыке. Аудитория заметно развеселилась, присутствующие в зале музыканты начали тихонько подыгрывать Олегу. Больше не сомневаясь, Олег заиграл все зажигательные тарантеллы, которые ему были известны. Музыка звучала все громче, публика все больше распалялась, в углах зала кое-кто не удержался и начал приплясывать. Олег тоже начал постепенно входить в раж и даже встал на одну ногу, поджав другую, как это делал на концертах группы «Джетро Талл» Ян Андерсон, что вызвало дополнительный прилив восторга у публики. Но тут он заметил, что ночной монах подает ему знак к окончанию выступления. На прощание Олег заиграл «Турецкий марш» Моцарта. Закончив игру, Олег низко поклонился трону. Публика взорвалась бурей аплодисментов и восторженными криками. Сидевший на троне человек несколько мгновений внимательно смотрел на Олега, затем медленно поднял руку. Неистовство зала разом прекратилось. В полной тишине повелитель заговорил властным, низким голосом, обратившись для начала к спутнику Олега:

– Спасибо, мой главный визирь, за доставленное мне и моим женам удовольствие.

В ответ главный визирь произнес что-то вроде «рад стараться» и низко поклонился, приложив руку к груди. Затем великий эмир обратился прямо к Олегу:

– Твои дарования, чужеземец, действительно достойны нашего высочайшего внимания, поэтому я намерен оказать тебе высокую честь: ты станешь евнухом в моем гареме, чтобы твое великое мастерство могло и днем, и ночью служить усладой для ушей моих любимых жен.

От услышанной и хорошо понятой великой милости у Олега мгновенно подкосились ноги, потемнело в глазах, а к горлу подкатил внезапный приступ дурманящей тошноты. Он едва мог говорить, но Тамерлан, очевидно, ждал от Олега выражения самой искренней и сердечной благодарности за проявленные к нему таким образом августейшее внимание и трогательную заботу о его беззаботном и завидном счастливом будущем. И Олег, собрав последние силы, сбиваясь и путаясь в словах, залепетал: