Неупокоенные

— Я хочу, чтобы ты оставил Элдрича в покое. Он не знает ничего, что составляло бы для тебя пользу, и не может ничего сказать даже при желании. Я хотел выразить сожаление по поводу того, что произошло между тобой и Мерриком. Добавлю лишь, что я здесь ни при чем. Наконец, я хотел тебе сказать, что в данном конкретном случае мы с тобой идем попутным курсом. Я желаю выявить этих людей. Узнать, кто они.

— Зачем?

— Чтобы иметь с ними дело.

— Делами занимается суд.

— Перед высшим судом отвечаю я.

— Я не хочу препоручать их тебе.

Собеседник пожал плечами:

— Я терпелив. И умею ждать. Их души, так или иначе, обречены. Все остальное неважно, а важно единственно это.

— Как ты сказал?

Коллектор чертил на столешнице узоры, похожие на буквы некоего непостижимого алфавита.

— Бывают грехи столь тяжкие и ужасные, что прощения совершившему их нет. Душа его утрачивается. Она возвращается к Тому, кто ее создал, чтобы Он распорядился ею по своему усмотрению. Остается лишь пустая оболочка, неприкаянное сознание без благодати и снисхождения.

— Полая, — вырвалось у меня, и что-то в сумеречной мути будто откликнулось на произнесенное мной слово, как бывает собака откликается на кличку, брошенную незнакомцем.

— Да, — кивнул Коллектор. — Слово как нельзя более уместное.

Он огляделся, словно бы вбирая в себя бар и его сиюминутных обитателей, но на самом-то деле фокусируясь не на людях и предметах, а на пространствах меж ними, улавливая движение там, где должна быть лишь ровная тишина; на очертаниях без подлинной формы. Когда он заговорил снова, голос его был проникнут задумчивой грустинкой.

— А даже и существуй эти вещи, кто бы их заметил? — спросил он. — Разве что брошенные отцами восприимчивые дети, в неизбывном страхе за своих матерей. Святые простаки да провидцы-юродивые, что чуют подобные вещи нутром. Но ты не из тех и не из других. — Глаза Коллектора лукаво мелькнули в мою сторону. — Как же ты видишь то, чего не видят другие? Будь я на твоем месте, меня бы эти вещи не на шутку тревожили.

Он облизнул губы, но язык был сух и не дал им влаги. Местами они были в глубоких трещинах; поджившие рубцы смотрелись темнее свежих.

— Полые, — повторил он, растягивая слово по слогам. — А вот ты полый человек, мистер Паркер? Ведь коли на то пошло, нищета с маетой ходят под руку четой. Для достойного кандидата в рядах всегда отыщется местечко. — Коллектор улыбнулся, при этом одна из трещин на нижней губе разошлась, и в рот ему, округлившись, скатилась рубиновая капелька. — А впрочем, нет, тебе недостает… духа, так что на эту роль больше сгодятся другие. Да узнаются они по плодам их.

Он поднялся уходить, положив на стол двадцатку за коктейль (основной ингредиент, судя по запаху, бурбон «Джим Бим»), к которому за разговором и не притронулся.

— Дадим-ка на лапку нашей прислужнице, — усмехнулся он. — В конце концов ты ведь чувствуешь, что она этого достойна.

— А эти люди единственные, кого ты разыскиваешь? — внезапно спросил я. Хотелось знать, есть ли среди них и другие — может, и я в их числе.

Коллектор бочком накренил голову — ну прямо сорока-воровка, углядевшая блеснувший на солнце предмет.

— Я всегда в поиске, — сказал собеседник на это. — Сколько их еще ждут своей участи, и никого нельзя обойти вниманием. Ох, сколько их! — Он уже плавно отчаливал. — Может, свидимся снова, к добру или к худу. А сейчас мне пора, и мысль, что ты можешь невзначай цапнуть меня за пятку, вселяет легкое беспокойство. А вообще было бы лучше, если б мы изыскали какой-то способ ужиться в этом мире. Я уверен, что можно достичь какого-то компромисса. Заключить сделку.

Он тронулся к двери, а за ним по стенам шлейфом повлеклись тени. Я различал их в зеркале белесыми мазками на черном, как видел когда-то лицо Джона Грейди — тоже в зеркале, — волком воющего над своим проклятием. Лишь когда дверь открылась и в нее на секунду протянулся желтый клин света, я заметил на противоположной лавке оставленный Коллектором конверт. Я его взял. Конверт был тонкий, незапечатанный. Открыв его, заглянул внутрь. Там лежала черно-белая фотография, которую я вынул и положил на стол в тот момент, когда дверь у меня за спиной закрылась, так что теперь лишь мигающие отсветы фонаря освещали фото моего дома, густеющие сверху облака и машину у дорожки, возле которой стояли двое: высокий и мощный, сурового вида темнокожий, а рядом улыбчивый растрепа пониже ростом.

Фотографию я какое-то время пристально разглядывал, после чего упрятал обратно в конверт и сунул в карман куртки. Из дверей кухни появилась официантка, не замедлившая полоснуть меня заплаканными глазами. Бар я покинул, а заодно и Элдрича с его секретаршей и курганами старых бумаг, написанных на имя мертвых. Оставил их всех и больше не возвратился.