Неупокоенные

Мы сидели на кухне и трещали обо всем – она говорила, как изменился дом, рассказывала о своей черепахе по имени Норман и что она догадывалась, что мать намеренно вытолкала его из дома, а я рассказывала, как оказалась на задворках Штатов, в самом центре Нифига, и что я очень этому рада. Ей было интересно узнать, как я жила в Нью-Йорке. Мэгги сама месяц-полтора обитала в Сан-Франциско, но быстро устала от этого города. От «гейского улья», как она его называла. Потом она нашла работу в Филадельфии, после того как застукала свою лучшую подругу в постели с ее теперь уже бывшим мужем. «Инженеришка» – пренебрежительно отзывалась о нем Мэгги.

Я ее даже поддерживала – сама как-то была с инженером. Каждый раз, когда мы кувыркались в постели, я чувствовала себя каким-то механизмом, в котором он хотел разобраться и заставить работать: так, повернем здесь, тут подкрутим – ой, не работает – значит, попробуем нажать на эту кнопку… Он ждал, что в конце я замигаю зеленым светом в знак того, что все сделано правильно?

Мэгги рассказывала, что она делала инсталляции и работала на телевидении, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.

Чем глубже мы погружались в бутылку, тем расслабленнее и откровеннее она становилась, тем меньше пауз делала между предложениями. Мэгги говорила о своей работе и творчестве, о своих инсталляциях – перевернутые мусорные баки, композиции с унитазами и прочая, и прочая. Я никогда не была большой поклонницей искусства, и мне было не понять: зачем кому-то выкладывать по пятьдесят штук за кусок ржавого металла, но – на здоровье! Делай то, что тебе нравится, мне-то что? Она также рассказала мне о работе на телевидении, и я припомнила, что видела один из ее рекламных роликов – это была реклама чистящего средства для унитазов, и я подумала, что режиссура там действительно неплохая.

После полудня время начало тянуться дольше и все стало каким-то более четким, как под микроскопом: солнце, напитки и приятная прохлада в доме, когда я заходила туда в туалет. Я рассказала Мэгги, что работала в медицинском центре и насмотрелась на разных психов, которыми занимался мой босс: невротики, психотики – в общем, придурки разных форм и размеров.

– Лжецы. Они меня всегда интересовали, – сказала Мэгги, – патологические лжецы.

– А что в них такого?

Ее взгляд скользнул по газону и остановился на тени от дубов и платанов.

– Мы ведь все такие же, как они? Лжецы. Врем и не можем остановиться.

– Ну, это не про меня, – сказала я, – я всегда говорю правду в лицо. Что на уме, то и на языке.

– В этом-то и дело! – Ее голос стал мягче после джина. Это было не пьяное бормотание. Просто раньше голос Мэгги звучал как-то неприятно и отрывисто, а теперь она говорила, как речка журчала. На миг я вспомнила о Джорджии, и мне даже немного взгрустнулось – я вспомнила мягкий голос почтальона, который всегда очень вежливо со мной здоровался: «Здравствуйте, маленькая мисс».

А Мэгги продолжала:

– Мы не понимаем, что врем. Не себе зачастую, но в результате все, что мы видим, все, что мы помним, – есть одна сплошная ложь.

Жирная муха утонула в ее стакане. Мэгги поднесла было его к губам, но, увидев насекомое, поморщилась и брезгливо достала утопленницу.

– Ха! Ну, есть такое, да! – посмеялась я.

Мы прикончили большую половину бутылки джина до того, как я успела показать ей чемодан. И я очень скоро пожалела о том, что она приехала – хороший период пьянки, когда мы сидели и болтали, закончился, и я осознала, что она чертовски пьяна. Позже вечером я пошла наверх и нашла Мэгги на моей кровати, лежащей звездой. И слюна стекала у нее изо рта.

А сейчас она сидела, притихшая, переводя взгляд с одного предмета на другой. Я начала раздражаться и даже подколола ее по этому поводу, но она меня как будто не услышала.

Я стала подумывать о том, как бы мне поесть чего-нибудь, не потревожив ее, или открыть бутылку виски, которой я не хотела делиться. Что если она услышит, как я наливаю виски в стакан? Что если она захочет присоединиться?

– Это не отцовская куртка! – вдруг сказала Мэгги. Ее глаза покраснели, а рот сиял как рана посреди лица. – Она слишком маленькая. И стиль не его.

Я уже от нее устала и хотела попросить уйти, пока тень еще не опустилась на холмы, чтобы я спокойно могла выпить виски.

– Я ее даже не знала, – произнесла Мэгги. В уголке рта застыл пузырек из слюны.

– Кого? – автоматом выпалила я и тут же пожалела, что спросила.

– Маму. И отца тоже. – Она замолчала, и я поняла, что сейчас самое время, чтобы удалиться, пописать, хотя бы, или перекусить, а может, и виски себе налить. Она все равно бы не заметила.

Но Мэгги неожиданно громко пробулькала:

– А ты знала своих родителей?

Я понимала, о чем она говорит, но тогда было неподходящее время для того, чтобы рассказывать, как мой папаша обрабатывал тылы своих приятелей, как мамаша непрерывно бормотала что-то Иисусу в нашей местной церкви и отбеливала стены у нас в доме как полоумная до тех пор, пока у нас не завяли все растения, а коты обходили наш дом стороной из-за сильного запаха.

– Мои родители – сволочи.