Неупокоенный

Над головой загрохотал гром. Потом еще раз, хотя вспышек молний я не заметил. Я приостановился, удивленно оглядываясь - к ночи тучи рассеялись, и никакой грозой и не пахло. Клочья неба, видимые снизу, были безоблачными. Вдруг яркие звезды в одном из них пересекла тень, и удар повалил меня на землю. Грудь и горло обожгла боль, тело придавила удовлетворенно урчащая туша. Жесткий язык теркой прошелся по разорванному горлу, слизывая кровь. В следующее мгновение довольное мурлыкание сменилось негодующим воплем - казалось бы уже мертвая добыча вдруг вцепилась охотнику в язык и глотку!

Уцепившись правой рукой за язык зверя, левой я отпихиваю от себя морду твари. Шероховатость кошачьего языка играет мне на руку, но левая ладонь постепенно соскальзывает. Внезапно небо перед моими глазами сменяется заляпанной светящейся кровью почвой - киска переворачивается на спину и, удерживая меня передними лапами, от души проходится по телу выпущенными когтями задних. Снова вспышка боли, я уже не могу терпеть, сознание гаснет, и руки начинают разжиматься…

Но хищник не успевает воспользоваться преимуществом - на смену моему угасающему сознанию приходит ОН… Боль… Ничего, это не надолго - совсем рядом сияет черным светом добыча. В руке какая-то мокрая шершавая тряпка - прочь ее! Пальцы, обретая каменную твердость, вонзаются в зверя, рывок - и жалобный визг оглашает окрестности. В лицо брызжет теплая светящаяся влага. Но долгожданного наслаждения все нет, жертва отказывается умирать быстро, сучит лапами, разбрасывая вокруг светящиеся комки, подхлестывая болью, как бичом. Зверь перекатывается, земля и небо перед глазами сливаются в бесконечном хороводе. Руки впиваются в горло зверя, пальцы сжимаются, отодвигая от себя щелкающую в бессильной ярости пасть…

Я снова следил за поединком словно через стеклянную стену. Волны боли разбивались об нее, до меня доходила, наверное, едва ли сотая часть, но и этого было много. А потом, когда зверь, наконец, издох, и ОН, содрогаясь в конвульсиях наслаждения, позволил моему сознанию вновь завладеть телом, я наблюдал, как восстанавливается плоть. Отвратительное зрелище, при взгляде со стороны меня точно вывернуло бы наизнанку, а сейчас я только нетерпеливо ждал, когда соединяться разорванные связки, срастутся изодранные мышцы, и можно будет встать на ноги.

Стеклянная стена, впрочем, никуда не делась, и все ощущения доходили до меня ослабленными, словно пробиваясь через невидимый фильтр. То ли это сказался расход энергии на восстановление организма, то ли так и должно быть…

Меня здорово шатало, когда, наконец, я спихнул с тела тушу хищника - и куда только подевалась подвластная ЕМУ сила - и выполнил сложный процесс приведения себя в вертикальное положение. Кое-как сориентировавшись, я побрел в сторону очередного светящегося пятна, надеясь, что все-таки приближаюсь к логову здешних "романтиков с большой дороги"…

До лагеря разбойников я добрел только к рассвету. Точнее, к той странной предрассветной поре, когда восход вот-вот начнет заливать небо своим заревом, а ночь кажется темнее всего. Небольшой костерок, разложенный в центре поляны, бросал отблески на сваленную вокруг него кучу барахла. Лучник, так удачно засветивший мне в глаз, сидел, ссутулившись, и пялился в огонь. Время от времени он бурчал что-то себе под нос и подкидывая мелкие веточки в пламя, освещавшее его унылую рожу. Второй грабитель - раненый в плечо стрелок, больше некому - привалился к вороху пожиток и вещал что-то товарищу, периодически прихлебывая из бурдючка. При каждом неловком движении он, охая, прижимал руку с зажатой в ней емкостью к раненому плечу и неуклюже ерзал, пытаясь устроится поудобнее. Невдалеке изредка всхрапывал и перебирал копытами Изверг.