Я дернула головой, почувствовав, как брови сошлись вместе, потому что его мягкий ответ был совсем не тем, что я ожидала.
— Что? — Прошептала я.
— Я причинил тебе боль? — спросил он.
— Дело не в этом.
— Да, дорогая, не в этом. Но все же ответь, я сделал тебе больно?
— Нет, — прошептала я.
— И не сделаю, — ответил он. — Никогда, — твердо продолжал он. — Ни за что, — заключил он.
— Тэк…
— Обнаружил свою сестру мертвой. Передоз.
Я моргнула в шоке от его слов и смены темы и, ну, его чертовых слов!
Затем прошептала:
— Как?
— Мертвой. Я был с ней и обнаружил ее. Пощупал горло — пульса нет. Должен сказать тебе, Рыжая, нет ни одной вещи в мире хуже, чем положить руку на горло человека, которого ты любишь и... ничего… не почувствовать.
О боже мой.
— Тэк… — выдохнула я.
— Раш родился еще до того, как она умерла, но первое, что я сделал, когда родилась Тэб, обхватил ее за шею, чтобы пощупать пульс.
Боже.
— Тэк... — прошептала я.
Но мое время для разговоров истекло.
Я поняла это, когда Тэк продолжил говорить:
— Я вырос во всем этом. Мой отец был в мотоклубе. Жизнь его клуба отличалась от «Хаоса». Он был ветераном. Измученным. Пьяным. У тех байкеров были свои причины вступить в клуб и вести его так, как они вели, я не проходил через то, что прошли они, поэтому не осуждаю их. Но его клуб был братством до конца. Не стране, не по крови, а верность своим братьям. Они решили, что страна их надула, так что больше не собирались геройствовать ради нее. И узы крови были на втором месте, но только в том случае, если байкер был из тех мужчин, и его жена или ребенок что-то значили для него. И они жили свободно так, как хотели, даже если этот путь был сущий ад. Они были радикалами. Были во всем и со всеми серьезными, чокнутыми. И то, что они делали, это занимались «мужской работой», — его глаза не отрывались от моих, были напряженными, сверлящими, а губы продолжали говорить. — Вот почему из-за этого дерьма мой отец отбывает долгий гребаный срок, пожизненное за двойное убийство.
ОМойБог!
— Да, — пробормотал он, внимательно наблюдая за мной. — Как ты считаешь, этим стоит делиться, когда ты знакомишься с милой, дерзкой женщиной, которая, как ты чувствуешь, будет определенно многое значить для тебя?
О Боже!
— Доро…
— Мой отец, — прервал он меня, — все время говорил о братстве, а не о крови. Но я всю жизнь наблюдал, как он колотит мать. Всю свою жизнь знал, что он трахался с ней, когда хотел, где хотел, и ему было наплевать, что она и его дети знали о его похождениях. Все это время я клялся, что у меня будет хорошая женщина, которой была моя мать в начале, что я никогда, никогда не буду заниматься таким дерьмом, как мой отец.
Его взгляд был жестким, решительным, я промолчала, решив, что сейчас наступило «позже», поэтому должна была принять то, что он говорил.
Я сама хотела этого.
Поэтому слушала молча.
— У меня есть старший брат, — продолжил он. — Как только ему стукнуло восемнадцать, он подался в Военно-Воздушные Силы. Убрался к чертовой матери от нас. Отец к тому времени уже сидел в тюрьме, а мама убедила себя, что она ни хрена не стоит, так что она просто продолжала трахаться с дерьмовыми байкерами, которые обращались с ней еще хуже, чем наш отец. Не виню брата за то, что он свалил. Виню за то, что он не объявился ни разу. Не слышал о нем ни тогда, ни сейчас, даже не знаю, где он, черт возьми. Он оставил нас с Кимми вдвоем. Когда я был уже свободен, мне так сильно захотелось убраться к чертовой матери, чтобы я больше никогда не видел всего этого дерьма. Так что я сел на старый отцовский «Харлей» и уехал, оставил ее одну.
Он все еще боролся с этим решением, это было видно по его лицу. Он не скрывал своих чувств от меня. Ему было больно.
Я подняла руки и обхватила его за шею, прошептав:
— Детка.
Тэк был на своей волне, он никак не отреагировал на мои слова, продолжив:
— Я искал, вот что делал. Злой на весь мир из-за моей дерьмовой жизни, чертовски напуганный тем, что во мне сидели гены моего отца, ищущий что-то такое, что могло бы доказать, что так неправильно жить, я хотел лучшей жизни. Мне необходимо было что-то делать, чтобы вывести яд из моего организма. И я прибыл туда, где мне самое место. В «Хаос». Тогда это был хороший клуб, здесь можно было жить, хорошо проводить время и устраивать ад — все, чего я хотел, последнее, что мне было нужно. Они торговали травкой. Гараж служил фасадом. Они знали, что такое братство, но также знали, что такое кровные узы и страна. Не так уж много мест в этом мире, где можно разъезжать и совершать то дерьмо, которое мы любили делать. Америка — одна из таких стран. И ребята это ценили. Хотя, они соблюдали не все законы, но это был их выбор, и это был выбор, который они смогли принять, потому что мы живем в Америке.
Он перевел дыхание и заговорил тише.