— Дело не во мне, что я уехал с ней, а в причине из-за чего тебя и твою тетю похитили — твоя подруга. Они не хотели тебя. Но эти парни убийственно опасны, чертовски серьезные. Они не валяют дурака, их не волнует сопутствующий ущерб, они воспользуются любой возможностью, которая у них будет, высосав ее досуха. Они не хотели забирать тебя, но использовали бы, если бы возникла такая необходимость. Ни х*я не получится. Я же говорил тебе, что дерьмо, которое устроил Белов подтекает, просачивается на волю. Для твоей же безопасности и ее тоже я вынужден был ее изолировать. Я изолировал ее — посадил под замок.
У меня было много вопросов, включая и тот, что, черт возьми, означало «посадить под замок», но я быстро расставила приоритеты, выпалив:
— Не мог бы ты мне объяснить, почему тебе было нужно ее «посадить под замок»?
— Ты не хочешь мне объяснить, почему сомневаешься и спрашиваешь, почему это было мне нужно?
Это был хороший вопрос, на который я не была готова ответить. Причина, по которой я не была готова ответить, заключалась в том, что именно в этот момент меня осенило, что он был прав, спрашивая не ревную ли я, хотя и в шутку. Я ревновала. Я ревновала его к своей лучшей подруге. И вела себя в данный момент как законченная идиотка. Вела себя как идиотка во многих отношениях, включая и тот факт, что я только что снова занималась сексом с Тэком. Хотя у меня и в мыслях этого не было, не то чтобы он дал мне шанс задуматься об этом или спросил мое согласие, да, я определенно в последнее время не думала об этом. Я просто получила оргазм от него, и мне понравилось... очень.
Что со мной происходит?
После того как меня похитили, я использовала Тэка и свои чувства, пытаясь не сломиться во время похищения, а сейчас пару минут назад занималась с ним сексом, я поняла, что пришло время, наконец, понять кое-что и поразмыслить.
Поэтому я рискнула осторожно сказать:
— Гм... возможно, нам следует обсудить наши отношения.
— Да, мы обсудим, но я скажу тебе прямо сейчас, что ты чертовски счастлива, после того как я кончил и кончил жестко в твою ненасытную киску, я чувствую себя вполне спокойным, — заявил он, при этом по голосу нельзя было сказать, что он «вполне спокоен», ни в малейшей степени. — Так что, поскольку я чувствую себя вполне спокойным, я выкрою время, пытаясь объяснить тебе еще больше дерьма. И дерьмо, которое я тебе сейчас объясню, ты не свяжешь такого мужчину, как я. У тебя ничего не получится, Тайра. Если ты попробуешь подобное дерьмо, то окажешься свободной.
Это было сказано довольно ясно, я рискнула осторожно, но недостаточно осторожно.
Поэтому осмелилась заявить ему более осторожно:
— Гм... не совсем понимаю, что ты имеешь в виду «связать тебя».
— Выдаешь мне это дерьмо насчет твоей подруги и просишь объяснений. Я делаю то, что делаю, и ты должна мне доверять, думая, что я поступаю правильно по отношению к тебе. Если ты привяжешь меня к себе так крепко, что я не смогу вздохнуть, я найду способ освободиться.
— Я... — мне захотелось сглотнуть, что я и сделала, и попыталась снова. — Я что привязываю тебя?
— Пока нет, но должен сказать, что с этим озвученным дерьмом я переосмысливаю власть твоих ниточек.
Ух…
Ауч.
Это было больно. Это было так больно, что я почувствовала, как грудь вжалась в матрас, будто он нанес удар физически. Но даже когда мое тело ответило на его слова, мозг не пришел в себя.
Да, вот как это было больно.
Я вроде бы спрашивала все осторожно. Все было странно, неуправляемо, запутанно и происходило слишком быстро, нужно было разобраться.
Тэк определенно не собирался действовать осторожно. Тэк был Тэком, говорил все, как думал и был честен, жестоко честен.
Но он не был совсем уж жестоким, не был злым.
И ни одна женщина не нуждалась в любой подлости, даже если о ней честно говорили.
Поэтому я прошептала:
— Я хочу, чтобы ты слез с меня, Тэк.
— Я не собираюсь с тебя слезать, Тайра. Я злюсь, и ты... все, что бл*дь пожелаешь, мы обсуждаем это дерьмо. Ты же не собираешься прятаться, зализывать раны и придумывать еще какое-нибудь дерьмо, чтобы удержать меня.
— Я не уверена, что ты понял мои слова, но уверена, что не хочу держать в руках твои ниточки, — тихо заявила я.
— Правда, несмотря на то, что ты только что кончила дважды?
— Что?
— Детка, ты слышала вопрос, ты, не стесняясь широко раздвинула для меня ноги. Я говорил тебе тем утром в твой первый рабочий день, что прикоснусь к тебе и ты раскроешься передо мной, и ты это сделала. Ты выказываешь свою позицию, дорогая, мне это нравится. Это работает. У тебя такая манера выражаться, что я становлюсь твердым, и одна из причин, почему я становлюсь твердым, заключается в том, что я точно знаю, что окажусь в тебе и это будет стоить того, чтобы мириться с твоими выражениями, но от чего я совсем не в восторге, так это от твоей игры в кошки-мышки, которую ты затеяла.
— Кошки-мышки?!
— В одну секунду ты горячая со мной, а в следующую — безразличная. Сладкая, а затем терпкая. Достаточно или еще?
— А тебе не приходило в голову, что все эта ситуация немного смущает меня? — Поинтересовалась я.