Неусыпное око

На несколько последующих секунд я отключилась. Первое, что я ощутила после этого, была холодная скалистая стена, к которой я прижималась, а моя рука, засунутая в сумку, стискивала старый холодный скальпель. Я не вынула лезвие… только вцепилась в него, как в талисман, как в острую, словно бритва, стабильность. Мне и самой стало интересно, был ли это только слепой импульс к самозащите или желание до крови истыкать ножом свое тело в безумном, нацеленном на себя саму приступе паники?

Даже связующему кристаллу не под силу порой ответить на некоторые вопросы.

Я быстро выдернула руку из сумки и огляделась, чувствуя, как горячий румянец стыда заливает мне щеки, тревожась, что кто-то мог меня засечь за этим. Тик, Фестина — задумались ли они, отчего я так испугалась, спрашивали ли себя, что я там сжимала в сумке? Нет. Даже не смотрели в мою сторону. Внимание обоих сосредоточилось на идущем к нам по туннелю улуме. Добро пожаловать, судебно-медицинский эксперт Юнупур, прилетевший из Бонавентуры тотчас же, как только Четикамп отрапортовал о найденном трупе Ирану.

Я встречалась с ним несколько раз — его матерью была проктор Уоллософ, одна из членов «Ока», проверявших Бонавентуру со времен чумы. Благодаря ей Юнупур вырос в городе среди людей, и он вписывался в нашу культуру легко и непринужденно, с таким раздражающе-восторженным энтузиазмом, на который способен только чужак.

— Мама Фэй! — завопил он. — Лови! — Он бросился со всех ног через комнату и, не сделав даже попытки остановиться, врезался в меня со всего маху и обнял руками за шею. Чмок-чмок, поцеловал он меня в каждую щеку. Губы улумов более липкие, чем у хомо сапов. — Выглядишь сексуальной, как всегда, — просиял мальчишка. — Эта парка очень красит твою линию плеч.

Фестина изумленно уставилась на нас. Я пробормотала:

— Я знакома с его матерью.

— Если бы она знала, что на этом задании мне придется отправляться под землю, у нее был бы спазм. Старики, они такие. Их может хватить птеромический паралич из-за самой маломальской безделицы. — Он закатил глаза, а потом заметил Тика. — Конечно, исключая здесь присутствующих. Вы, похоже, держитесь молодцом, в этом темном тесном подземелье.

— Я не просто держусь молодцом, а чувствую себя великолепно. — Голос Тика был так напряжен, что он едва не поперхнулся. — По стечению обстоятельств я также являюсь наставником проктора Смоллвуд… и меня беспокоит, как она непрофессионально вступает в неформальные отношения с гражданскими специалистами.

— О-о-о, — протянул Юнупур, — сказано неприветливо. Но если вы хотите профессионализма, я покажу вам профессионализм. — Он отцепился от моей шеи. — И где же несчастный покойный, которого мне предстоит осмотреть?

— Как насчет парня, лежащего на земле? — Четикамп указал на труп.

— Несомненно, популярное местоположение для оплакиваемого, — согласился Юнупур, резво прыгнув к телу Ирану. — Я вижу их в кроватях, и я вижу их в креслах, но положение распростертым на полу все же выигрывает первое место в списке любимых мест у поклонников традиционализма. Вы нашли его точно в этом положении? Руки были аккуратно сложены? Четикамп кивнул.

— Тогда кто-то хотел этим что-то сказать. — Юнупур опустился на колени возле тела и потянулся к своей сумке за сканирующим устройством, весьма похожим на «тугодум» Фестины. Он держал устройство в нескольких сантиметрах над трупом и медленно перемещал его от головы Ирану к его ногам и после снова к голове. — Ничего очевидного… пока, — сказал он. — Вы сфотографировали все, что хотели?

Капитан снова кивнул.

— Тогда можно познакомиться поближе.

Юнупур извлек маленький пылесос и легко провел им по парке Ирану — не то чтобы мне были заметны какие-то волоски или волокна, которые мог бы оставить убийца, но все равно стоило проверить все досконально. Потом, надев стерильные перчатки, Юнупур — аккуратно сместил руки трупа так, чтобы освободить доступ к закрытой молнии на парке. Или, по крайней мере, это он собирался сделать; как только Юнупур разнял сцепленные пальцы, мертвые руки Ирану безвольно шлепнулись на землю.

— Ой! Обычно трупы бывают более окостенелыми, чем этот.

— Знаете ли вы что-нибудь о трупах своборесов? — уточнил Четикамп.

— Я изучал все дивианские виды, — ответил Юнупур с петушиной самоуверенностью. — У меня не так много практического опыта, но все же… Своборесы цепенеют медленно в первые двенадцать часов после смерти, три дня остаются окостеневшими, а потом напряжение спадает, и трупы становятся неподатливыми, хотя и не совсем несгибаемыми. — Он взглянул на Тика. — Мой профессор никогда не говорил, что своборесы становятся абсолютно дряблыми.

Тик не ответил. Выражение его лица говорило, что именно он думал о тех, кто обвиняет преподавателей в своей некомпетентности.

Я же думала совсем об ином. О том, что напугало меня до дрожи в коленях и в остальных местах. Я в отчаянии молилась, чтобы Юнупур нашел какую-нибудь очевидную причину смерти — колотую рану в сердце, странгуляционную борозду вокруг шеи.

— Ну, продолжим поиски.