Неутолимая страсть

– Вот льстюн ты подхалимский. Поехали уже.

Михаил загрузил кастрюлю и пакеты в багажник своего темно-синего Х5, уселся за руль, Белка села справа, коник резво вырулил со стоянки.

На берегу Змейки было какое-то подобие пляжа, куда съезжались поваляться на песочке простые мухосранцы, но решено было отправиться на пару километров дальше, где была небольшая поляна, тихая заводь с камышами – туда пешком никто не заходил.

Михаил припарковал машину в тени рядом с весело-салатовой «Фиестой», вышел и потянулся: четыре человека уже бродили по полянке.

– Привет, Маринка, здоров, Колян, привет, девчонки.

Были еще две девушки, имен которых он не знал, хотя видел их в больнице не раз. Маринка была невысокой черноволосой стройной девушкой, подружкой Белки, а Николай – ее мужем. Михаил с некоторым подобием стыда вспомнил их свадьбу, где Белка была свидетельницей, а он устроил мордобой из-за пошлых игр, в которых ей пришлось участвовать. Николая с тех пор он почти и не видел, а Маринку встречал часто, когда заезжал в больницу; между ними существовала тонкая невидимая интимная паутинка: он перед свадьбой ночью чистил комп Вячеслава Ивановича, в котором были фото Марины, мягко выражаясь, не совсем одетой. Он их даже сохранил себе и сейчас мог отчетливо представить, какая бы она была, если бы совсем сняла купальник; это его немного возбуждало, хотя ни о каком флирте речь никогда не шла – все знали, что она и после свадьбы осталась с Вячеславом.

Чтобы загладить легкое чувство вины, Михаил достал из багажника пару банок пива.

– По пивчику, Колян?

– Ну давай.

Они крякнули ушками банок и закурили. Белка ушла здороваться с девчонками, потом достала клеенчатую скатерть, расстелила ее под кустом, достала пластмассовую посуду и прочий мелкий скарб.

– Ну что, пора костерчик организовать. Пошли за дровами.

Михаил отправился в лес и почти сразу набрел на здоровенную сухую ветку, приволок ее на поляну, поломал руками-ногами и принялся разводить костер. На опушке лежали два бревна со старым кострищем, там даже были металлические штыри и перекладины для шампуров. Он сложил ветки домиком, добавил щепок и сухой травы; огонь запылал, а он снова двинул в лес.

Лес он любил, хоть и выбирался сюда не часто. Звуки и запахи набросились на него: кукушка начала гадать ему долгую жизнь, дикие голуби перекликались между собой, мелкие пичужки чирикали, радуясь жизни; смоляной запах сосен напомнил ему взморье на Крите, пальцы его срывали листья полыни и подносили к носу. Он находил сухие ветки, бросал на тропинку, чтобы забрать их на обратном пути, и брел дальше, пока тропа не вывела его к берегу реки. Он присел на корточки, закурил и стал бросать кусочки коры в воду, покой и тихая радость наполнили его душу.

Жизнь – это всего лишь круги на воде от брошенного богом камня. А мы суетимся, мечемся, хотим что-то в ней изменить. Такая все это суета. Вот ползет божья коровка, и нет ей дела до всех наших любовей и ненавистей, радостей и печалей. Лети себе на небо, там твои дети.

Михаил вытащил нож, срезал ветку орешника и стал ее строгать, затачивая конец. Эх, такой бы тебе ножик в детстве, когда ты делал рогатки, шпаги и мечи. И почему многие вещи становятся нам доступны, когда уже почти нас не радуют. Двадцать лет назад ты бы полжизни отдал за него. Три года назад ты купил бимер и радовался как ребенок, а сейчас просто ездишь на нем в лес – просто хорошая удобная тачка. Ладно, идем назад, а то огонь погаснет. Костер ведь тебя еще радует. Это всегда. И Белка. Да.

Михаил поднялся, метнул свой дротик в чащу и двинулся обратно, подбирая на ходу ветки.

На поляне уже прибавилось людей, Михаил сбросил ветки у бревен, подбросил в костер и подошел к Белке. Она уже была в купальнике, рядом стояли несколько ее сослуживцев, он приобнял ее правой рукой за талию и прижал к своему бедру, обозначая собственность. Девушка на момент положила ему голову на плечо, потом потянула вверх края его майки.

– Снимай, уже жарко, Мишунчик.