Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1

Пестрое зрелище являла тогда собою Москва. На ее кривоколенных улицах еще кое-где доживали НЭП, военный коммунизм, Россия дореволюционная. Было что-то патриархально-провинциальное в толстозадых кутафьях-стрелочницах, при приближении трамвая переводивших стрелку и вновь усаживавшихся около рельсов на складные стулья. Еще существовали китайские прачечные. Китайцы торговали на Сухаревском толкучем рынке чаем, который в магазинах «выдавали» теперь гомеопатическими дозами по карточкам. А на бульварах «ходи» торговали чертиками «уйди-уйди». На углу Кузнецкого и Петровки играл слепой скрипач, в холода повязывавший голову платком. Его картуз лежал на тротуаре, и туда сердобольные прохожие бросали мелочь. В крытом проходе между Театральным проездом и Никольской, близ памятника Первопечатнику просил милостыню бронзоволикий старик с седыми космами по плечам. На груди у него висела дощечка с надписью: «Герой Севастополя». По Кузнецкому мосту, по правой стороне, если идти от Тверской, важно шагал от Рождественки до Неглинки величественный еврей и убежденно картавил:

– Гарантиро́ванное срэдство от мозолей, бородавок и пота ног! Гарантиро́ванное срэдство от мозолей, бородавок и пота ног!

Его перекрикивала разбитная бабенка – как видно, гроза своих соседей по квартире:

– Капсюли, капсюли для примусей! Капсюли, капсюли для примусей!

Беспризорники все еще разъезжали на трамвайных буферах, зимой грелись у асфальтовых котлов, пели в трамваях – чаще всего дуэтом, он и она, – мещанские романсы вчерашней и позавчерашней выпечки:

Как на кладбище на Ваганьковском
Отец дочку зарезал свою…

Или – особенно серьезно и уныло:

Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел на рынок торговать.
Его поймали,
Арестовали,
Патент велели показать.
…………………………….
Я на бочке сижу,
А под бочкой склянка.
Мой муж коммунист,
А я спекулянка.

Вечером отворишь дверь с улицы – из подъезда так и шибанет в нос табачным дымом, запахом грязного белья, давно не мытого тела.

Значит, здесь, у батареи парового отопления, расположились на ночь беспризорники.

Как-то я, скользнув взглядом по ночлежникам и в полутьме не рассмотрев их, неплотно притворил за собой дверь. Меня окликнул хрипловатый женский голос:

– Гражданин! А дверь за вами Пушкин закрывать будет?

Я оглянулся и только тут увидел в компании двух приятелей тоненькую девушку, почти девочку, с измятым уже лицом и наглым взглядом больших печальных глаз. Правую руку она поставила на колено, с привычным, как видно, ухарством зажав между пальцами папиросу.

Советскую действительность уже тогда в нескольких словах охарактеризовал драматург Николай Эрдман, автор басни «Златые дни», за каковую, купно с другими баснями, его сослали в Сибирь:

Один поэт, свой путь освоить силясь,
Хоть не был Пушкину сродни,
Вскричал: «Куда вы удалились,
Моей весны златые дни?»
Златые дни ответствовали так:
«Но как же нам не удалиться,
Когда у вас такой бардак,
И вообще черт знает что творится?»

Мораль

Златые дни в отсталости своей
Не понимают наших дней.

С конца 29-го года учреждения и предприятия перешли на «пятидневку-непрерывку»: учреждения и предприятия работали непрерывно, но у каждого рабочего и служащего был через каждые четыре дня свой «выходной день». В учебных заведениях были свои «выходные дни» у классов, «семестров», курсов.

Переход с семидневки на пятидневку влетел государству в копеечку с коньком и всюду вызвал отчаянную неразбериху. Однажды в Художественном театре после первого действия не задернулась одна половина занавеса. Тот, кто ведал «выходными днями», напутал: дал «выходной день» машинисту сцены и никем его не заменил. Кутерьма пошла и в домашних очагах: родители свободны, дети в школе; муж на службе, жена свободна.

В магазинах все по карточкам. Впрочем, «все» – это громко сказано. Глазам входящих в продмаги не от чего разбежаться. При НЭПе качество продукции только было достигло старорежимного уровня. А теперь мне вспомнилась та высокая оценка, какую покупатели давали спичкам, изготовлявшимся при военном коммунизме;

Спички шведские,
Головки советские,
Пять минут вонь,
Секунда огонь.