Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1

В августе 1931 года я увидел самого Багрицкого. В Клубе ФОСП состоялся доклад поэта Семена Олендера об «упадке лироэпического жанра». В прениях среди других выступили представитель старшего поэтического поколения Сергей Городецкий, поделившийся своим опытом руководителя одного из заводских литкружков и предостерегавший молодых поэтов от словесных вычур («Ведь не скажут просто: “Я вышел на эстраду”, – нет, им непременно надо закрутить похлеще: “Стопроцентным броском выкинулся я на эстраду”, – сетовал Сергей Митрофанович), и крестьянский поэт Петр Орешин, до революции сокрушавшийся о том, что «наши песни не допеты, пляски не доплясаны», полагавший, что для деревенской бедноты только два пути: «Или воля голытьбе, или в поле на столбе», – вместе с Клюевым и Есениным обрадовавшийся революции как светлому мужицкому празднику: «Выходи, ржаная сила, жать богатый урожай!» – уверовавший в то, что русское революционное пламя перекинется на весь мир: «Гей, лети, ломи, шарашь глухую ночь! Русь – кибитка под серебряной дугой. Путь копытами подкованными всклочь, взвейся месяцем в пустыне мировой», – впоследствии, как и Клюев, погибший в концлагере, но еще задолго до ежовщины затосковавший, разочаровавшийся, надломившийся и на этом собрании, глядя в зал мученическими глазами, закончивший выступление неожиданным в своей безнадежности полушепотом: «Мы устали… Мы устали… Дайте же нам отдохнуть, товарищи!»; и совсем еще юный Ярослав Смеляков, говоривший со сбивчивой пылкостью, восполнявший пропуски ассоциативных звеньев яростными взмахами правой руки, и Эдуард Багрицкий. Он пришел с опозданием и грузно опустился в одно из кресел президиума, сутулый, с поседелым крылом волос, нависавшим надо лбом. Глядел исподлобья, как будто сурово, а присмотришься – больше устало, нежели хмуро. Позднее я научился различать под внешней несомненной суровостью его взгляда на лету схватывающую зоркость и глубоко запрятанную, но столь же несомненную ласковость. А ведь если б не эта его жестковатая благожелательность, разве так льнули бы к Эдуарду Багрицкому самые разные люди?.. Время от времени он как бы судорожно вздрагивал – это астма сотрясала все его тело. О чем он говорил в своем коротком выступлении – признаться, я от волнения не запомнил. Помню только, что, когда он закончил выступление, аудитория, большинство которой составляла молодежь, дружно начала просить Багрицкого прочитать стихи. Багрицкий наотрез отказался.