Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2

Народ тогда еще не остервенился (остервенится он позднее: когда воочию увидит зверства гитлеровцев и когда его охватит порыв скорей-скорей победить – и по домам!). Тогда еще в иных деревнях хлебнувшие колхозного горя крестьяне встречали гостей беззлобно. Вот ранние морозы помогли, да еще как: немецкий синтетический бензин оказался «слаб на холоду», и немецкая военная техника застряла. А главное, конечно, русский Бог. Это Он помог русским, главным образом – русским крестьянам, в 1812 году освободить Европу, но в России крепостное право некоторое время еще оставалось. Это русский Бог внушил Японии соблюдать нейтралитет, Гитлеру же велел остановить свои войска под Тулой, когда оттуда вывозили зенитную артиллерию, и под охваченной паническим ужасом Москвой, которую в октябре можно было брать голыми руками, а между тем, воспользовавшись медлительностью немцев и нейтралитетом Японии, советское командование успело двинуть в бой сибирские дивизии. Отгон немцев от Москвы действительно развеял миф о непобедимости гитлеровской армии, и эта победа, пока еще в большей степени моральная, чем военная» внесла значительную лепту в победу окончательную. И это русский Бог помог русским, главным образом – русским крестьянам, в 41–45 гг. освободить Европу, но в России Сталин некоторое время еще оставался. А ленинизм-сталинизм все еще остается. Русский Бог даст – пока…

2

Гласом моим ко Господу воззвах, гласом моим ко Господу помол ихся. Пролию пред Ним моление мое, печаль мою пред Ним возвещу.

Псалтирь, 141, 1 – 2

Всю ты жизнь прожила для других.

Некрасов

Я пью за разоренный дом.

Анна Ахматова

Неистощима только синева

Небесная и милосердье Бога.

Анна Ахматова

Немцев от Москвы отогнали, но не ахти как далеко. И тотчас появились первые предвестия ожидавшего нас впереди. В газетах хвастовство. На одном из развешанных по улицам плакатов» подписи к которым строчил в убогих стишках какой-то Коган, было напечатано крупными буквами заглавие: «Загнали за Можай». Это можно было принять за насмешку. А Черчилль по-прежнему говорил своему народу, что путь к победе далек и многотруден. Ну, если мы, прогнав немцев за Можайск, уже разбахвалились, то какие фимиамы вознесутся Сталину после победы!

…Начало января 1942 года. К нам в квартиру звонок. Жена пошла отворять. Я сразу узнал по голосу бывшего ученика моей матери, Витю Кузелева, недавно поступившего в Институт философии, литературы и истории (ИФЛИ), не пожелавшего эвакуироваться с институтом и уехавшего к родителям в Перемышль… Да, но почему он задержался в передней и не идет в комнату? И о чем они там двое говорят полушепотом?.. Сразу упало, а потом ой как нехорошо забилось сердце!.. Но вот они вошли…

Мою мать арестовали «освободители», Арестовали по одному-единственному доносу, доносу бывшего ее ученика Владимира Прозоровского, сына упоминавшегося мною в главе «Окна на улицу»[74] жулика с то изымавшимся у него, то возвращавшимся партбилетом, дважды сидевшего в тюрьме за кражу Федьки Прозоровского, которому во время «головокружения» от колхозных «успехов» бабы наложили снегу в штаны.

Единственный случай в многолетней педагогической практике моей матери: несколько лет назад она, как классная руководительница, настояла на исключении из школы Владимира Прозоровского за злостное хулиганство, – жалобы его родителей в высшие инстанции не помогли. Обоснование ареста моей матери: сношения с представителями враждебной державы.

На службу в учрежденную при немцах управу в качестве штатной переводчицы моя мать не пошла, хотя и нуждалась, хотя за отказ от работы немцы грозили карами. Мать отговорилась тем, что у нее на руках больная сестра. (Когда я приезжал в сентябре прошлого года в Перемышль, она перемогалась, а вскоре после моего отъезда слегла и больше уже не встала.) В сношения с немцами моя мать действительно, неожиданно для нее самой, вступила, а затем поддерживала их, но с определенной целью, и этой своей единственной цели она достигла: спасла от расстрела более двадцати человек, преимущественно – партийцев и общественных деятелей, просила, чтобы немцы не сводили со двора то у перемышлянина, то у подгороднего мужика последнюю коровенку, иначе их дети погибнут с голоду.

Мою мать угнали вместе с другими арестованными. Собраться ей не дали – она ушла в подбитой ветром кофтенке. Старая прислуга Анны Николаевны Брейтфус Авдотья понесла ей за две версты в деревню Горки, где некоторое время держали арестованных, теплые вещи. Конвой отказался что-либо передать. А морозы трещали.

Из Горок арестованных погнали по пути нашего наступления, к Смоленской области.

Вот и все, что знал Кузелев.

В бессонные ночи мне мерещилось одно и то же: ночь, снег, сосны, мою мать вместе с другими перемышлянами ведут на расстрел.