Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2

Я ужаснулся, но не удивился… Старая погудка на новый лад… Сталин не считал нужным разнообразить приемы. Он и тут играл на низменных человеческих чувствах, на исконном недоверии простонародья к врачам, не исчезнувшем, а лишь затаившемся после холерных бунтов, и на не угасшей, а лишь затаившейся страсти охлоса к еврейским погромам. В никем не подписанной статье о «критиках-антипатриотах», которую опубликовала «Правда», Сталин проявил хитрость дикаря: «Да нет у нас никакого госантисемитизма! Вот, смотрите: к критикам-антипатриотам мы причисляем не только Гурвича, Юзовского, Мееровича, Варшавского, но и русского Малюгина, но и армянина Бояджиева». Та же хитрость дикаря в сообщении о врачах: арестованы Вовси, Коган, Фельдман, Этингер, Гринштейн, но среди главных «убийц в белых халатах» – Виноградов и Егоров. Потом еще подбавили русских.

После смерти Сталина, 4 апреля 53-го года, на Пасху, мы узнали из газет, что эти врачи – не убийцы.

Министерство Внутренних Дел известило нас, что оно

провело тщательную проверку всех материалов предварительного следствия и других данных по делу группы врачей» обвинявшихся во вредительстве, шпионаже и террористических действиях в отношении активных деятелей Советского государства.

В результате проверки установлено, что привлеченные по этому делу… были арестованы бывшим Министерством государственной безопасности СССР неправильно» без каких-либо законных оснований.

Проверка показала, что обвинения… являются ложными, а документальные данные, на которые опирались работники следствия, несостоятельными. Установлено, что показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены работниками следственной части бывшего Министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия.

Арестованные «полностью реабилитированы» и «из-под стражи освобождены».

Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлекаются к уголовной ответственности.

Для меня эта Пасха была вдвойне светлым праздником. На моей памяти у нас в стране впервые гласно осудили действия органов государственной безопасности, признали невиновными и освободили вчистую тех, для кого уже были отлиты пули и сплетены петли. Как же было не ликовать?..

Мою радость омрачала мысль: «Врачам-убийцам» повезло; не сыграй Сталин в ящик, не окажись у нового правительства необходимости в широком жесте, рассчитанном, главным образом, на Европу и Америку, они разделили бы участь двадцати, сорока восьми, шахтинцев, Пальчинского, Величко и фон-Мекка, плановиков, врачей Ленина, Плетнева и Казакова. Перед всеми этими точно такими же «злодеями» и «преступниками», как и Виноградов, Вовси, Коган, тюремные двери не распахнулись.

Четвертое марта 53-го года, среда, утро.

Меня будят:

– Только что сообщили по радио, что Сталин тяжело заболел. Моя рука сама потянулась ко лбу, потом к груди и плечам…

Днем в книжном магазине на Кузнецком мосту встречаю Петра Михайловича Зиновьева. С замиранием сердца шепчу:

– Может быть, все-таки выздоровеет?

Петр Михайлович успокаивающе улыбается:

– Спасти его может только чудо. В таких случаях медицина, как говорится, бессильна.

Мне приходилось слышать такие речи: почему многое множество цекистов и чекистов было запытано и перестреляно, а Сталин отделался легкой смертью? (Своей или насильственной – судить не берусь.)

Я на этот вопрос отвечал словами мамки Онуфревны из «Князя Серебряного», говорившего о Малюте Скуратове:

– …этот не примет мзды своей: по его делам нет и муки на земле; его мука на дне адовом…

Я часто вижу во сне: Сталин властвует и управляет, а его смерть мне приснилась.

И еще один из моих более или менее часто повторяющихся снов: Сталина упрятали в клетку, но он вот-вот выпрыгнет, и все начнется сызнова.

Я уже давно понял: дело далеко не только в Сталине, Дело в Ленине и Троцком, сколотивших партию, породивших Сталиных (Сталин есть плоть от плоти Ленина), совершивших переворот и заложивших основы строя.

«Смотри в корень!» – справедливо заметил Козьма Прутков.

Моста, август 1976