Неужели это он?

— Я никого не подозревал... я просто проверял... Мы знали, что крупная банда, которая занималась похищениями произведений искусства, сбывала их в закрытые частные коллекции через кого-то из легальных торговцев картинами. Но, через кого именно, мы не могли вычислить. Мы проверяли всех, в том числе и твоего отца.

— Ну и кто в результате оказался преступником? Хотя я все равно, наверное, его не знаю.

— Очень хорошо знаешь — это мистер Фредериксон.

Доминик раскрыла рот от удивления.

— А потом я просто боялся тебе признаться, что работаю в полиции. Боялся, что ты подумаешь, будто я тебя использую... — Сидней помолчал. — Вот дурак! В результате ты именно так и подумала.

— Но, если я вам была не нужна, зачем вы со мной тогда возились? — В голосе. Доминик все еще звучало недоверие.

— Потому что... — Сидней набрал в грудь побольше воздуха, словно собрался прыгнуть в воду. — Потому что ты сразу стала мне дорога!

Патрисия бросила на него быстрый взгляд искоса и тут же отвела глаза.

— Господи, Домино, да я по уши влюбился в тебя, неужели ты не видела? — горячо воскликнул он.

— Ты трус и лжец! — Доминик задохнулась от ярости, влепила ему звонкую пощечину своей маленькой, но крепкой ладошкой и не оглядываясь пошла вперед.

— Тебе просто стыдно. Из-за этого ты и злишься! — яростно заорал ей вслед Сидней. — Ты кружила мне голову, а сама в это время собиралась замуж. Тебе и сейчас стыдно! И передо мной и перед своим женихом... Жаль беднягу: ему очень не повезло с будущей женой.

Доминик по инерции сделала еще пару шагов, потом резко развернулась и подошла к нему.

— Если бы я собралась замуж, я не позволила бы другому мужчине показывать мне Англию. И мне действительно было бы стыдно, если бы я кому-то дала слово, а целовалась бы с другим, чтобы потешить свое самолюбие. Мне было бы стыдно выходить замуж за человека, которого я не люблю. Но я не трус — я сказала бы ему об этом прямо... — На кончиках ее густых длинных ресниц появились слезы. — Зачем ты приехал? Что тебе от меня нужно? Я не трус, я могу сказать все, что я думаю и чувствую, и мне не будет страшно. Да, я люблю тебя, я полюбила тебя сразу, как только увидела. Ты доволен? Твое тщеславие удовлетворено? А теперь, убирайся! — Она опустилась на холодный песок и заплакала горько, по-детски, плечи ее содрогались от рыданий.

Сидней растерянно стоял подле нее, потом присел рядом.

— Знаешь, какая ты сейчас красивая, — вздохнул он и обнял ее за плечи. — Все правда, родная... Я действительно лжец и трус. Трус, потому что боялся собственных желаний, а лгал я прежде всего самому себе — мне страшно было признаться, что я полюбил одну девушку с золотисто-карими глазами, и я уверял тебя и себя, что мы просто друзья. Только, знаешь, я хоть трус и лжец, но я тебя люблю. Это правда... Хорошо, конечно, что у тебя нет никакого жениха... А может, все-таки есть? Или это Патрисия придумала? Ну ладно... Даже если бы у тебя он и был, я все равно сказал бы, что люблю тебя, а потом усыпил бы каким-нибудь газом и тайком увез в Англию, чтобы тебя никто не нашел.

— Газом, пожалуйста, не надо, — фыркнула Доминик и попыталась вытереть слезы.

— Не плачь, глаза станут красные и некрасивые. — Он притянул ее к себе и стал нежно целовать в глаза, осушая слезы.

Доминик смело подставила ему лицо для поцелуев, губы ее расслабленно приоткрылись. Потом она в нетерпении обвила его руками за шею и сама нашла своими губами его горячий рот.

Ей не было ни стыдно, ни страшно. Та Великая Женщина, которую она так долго прятала где-то внутри, вырвалась наружу, окутывая их обоих зыбкой пеленой страсти. Они покатились по мокрому песку, и дорожка из скинутой второпях одежды тянулась за ними.

Эпилог

Незаметно подкравшийся вечер удлинил тени на песке. Воздух холодил разгоряченную кожу.

— Сид, — промурлыкала Доминик. — Кажется, я замерзаю. — Она села, обхватив обнаженные плечи руками.

Он тоже сел рядом, растерянно оглядываясь в поисках одежды. Потом вздохнул, поднялся, подобрал с земли свою рубашку и накинул ей на плечи.

— Потерпи немного, — сказал Сид. — Я сейчас найду наши вещи, и ты оденешься.

— Да не то чтобы я очень уж хотела одеваться — мне и так хорошо, только немного холодно.

— Хочешь, я разведу костер?

— Хочу.

Через пятнадцать минут темный пустынный пляж озарил уютный свет костра. Обнаженные мужчина и женщина сидели у ласкового огня, тесно прижавшись друг к другу, как это бывало тысячи лет назад. Они молчали, сберегая как бесценный дар ощущение самой близкой близости, соединившей их сейчас. Доминик прижалась к его крепкому плечу, ей было спокойно и защищенно, так спокойно, что она начала дремать.

— Нам пора, любимая, — ласково прошептал на ухо Сидней.

— Угу, родители уже, наверное, беспокоятся.

— Да, сначала мы пойдем в дом твоих родителей, чтобы они не беспокоились, но я говорю о другом — нам пора к себе домой.

— О каком доме ты говоришь, Сид?

— О нашем доме, в котором тебя давно ждут.

— Кто меня ждет, Сид?