Неужели снова ты?!

— Хорошо, сейчас я уйду, — слова давались ему будто через силу, — но через несколько дней мы обязательно поговорим. — отстранился и вышел, предварительно нажав кнопку вызова персонала.

Я просто закрыла глаза и снова неожиданно провалилась в забытьё. Просыпаться вновь было уже легче. Рядом сидела осунувшаяся мама и гладила меня по волосам.

— Мам, — прошептала я.

— Родная моя. — поцеловала меня в висок. — Ты так напугала нас с папой. Он отошел за кофе, сейчас вернется. Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь? — закидала вопросами.

Мне же оставалось только помотать головой и попросить:

— Пить. — я слегка закашлялась. Мама подала стакан с водой и начала печатать в телефоне:

— Дима и Марина просили написать, когда ты проснешься.

— Стоп. — прервала ее. — Ты можешь написать только Марине. Диме ты писать не будешь. И вообще, его мы теперь не обсуждаем. Пожалуйста. — я прикрыла глаза рукой.

— Злата, ты бы выслушала его. Видела бы, как он эти два дня не отходил от тебя, на полу у изголовья просидел, не спал, не ел. Что бы у вас там не произошло, лезть я не стану, но выслушай его. Не теряй того, кого любишь, по глупости. Если окажется в чем-то виноват, со спокойной душой пошли его далеко и надолго. Мы тебя поддержим всегда, знай.

— Мам, не сейчас, пожалуйста. Мне очень плохо. Я не готова сейчас смотреть на него, выискивать что-то в его глазах. Я боюсь того, что там смогу увидеть. — жалостливо посмотрела на неё.

— Хорошо, лежи, отдыхай. Я пока папе скажу, что ты спишь. Марина приедет через час, она мне написала. — и уже на выходе добавила, — я люблю тебя, дочь.

— И я люблю тебя.

Часа до прихода подруги мне хватило для того, чтобы окончательно добить себя мыслями. О Гордееве я пыталась не думать, но это было глупо, потому что он — тот, от кого я была беременна.

Это так странно. Во мне была жизнь. Маленькая крохотная жизнь. Наша: моя и Гордеева. Он, оказывается, настоящий Потрошитель, так, с хладнокровностью настоящего мясника выпотрошил мою душу, а сердце забрал словно трофей.

Наверное, это только женская черта — представлять, а каково было бы, если бы… Мы же когда встречаем человека, который нам нравится, уже слышим звон свадебных колокольчиков, выдумываем имена предполагаемых детей. Я не хотела ни того, ни другого, но теперь мне подумалось, что это вероятно очень тепло, ощущать жизнь под сердцем. Ощущать того, кто будет любить тебя просто так, безвозмездно. Отдавать частичку своей души в каждом взгляде, в каждом объятии, в каждом поцелуе.

Самое глупое, что, только потеряв что-то, понимаешь, насколько это «что-то» могло бы стать важным. Все забывается, эмоции стираются, впрочем, как и то, что когда-то казалось нам жизненно необходимым. Все пройдет, но жизненный урок бесценен.

Гордеев, за что ты так со мной? Почему? Почему она? А ведь она мне с самого начала не понравилась, до тошноты профессиональна. По-моему, я просто придираюсь…

Чем ярче чувства, тем больнее вырывать человека из сердца. Оторвать кусок своей души, из-за того, что там поселился тот, кого ты любишь? Сколько люди забывают? Месяца, годы, десятилетия? А забывают ли вообще? Дима, за что? — свернувшись на больничной койке в своей одноместной палате, я практически взвыла и продолжила бы мучиться, если бы не вошла Марина.

Всклокоченная, с покрасневшими глазами, она плюхнулась на мою кровать и, сбившимся голосом начала отчитывать:

— Полоумная засранка, никому тебя доверить нельзя! Что ни день, то во что-то вляпываешься. Злата, почему ты вечно попадаешь в неприятности? — утерла тыльной стороной ладони свои слезы, а потом полезла в сумку за платочками и передала их мне. — Ты мне все расскажешь, ты просто не посмеешь все держать в себе, поняла? Мы бы выпили, но здесь нельзя. — сморщила припухший нос.

— Марин, не гуди, и так тошно. — посмотрела на подругу и начала выплескивать все, до чего додумалась за этот час:

— Он мне изменил. — сказала всего одно предложение и поняла, что снова подкатывают слезы.

— Так, — подруга похлопала себя по щекам и продолжила, — собираем твои истеричные мысли в кучу и описываем хронологию событий.

— Ты издеваешься?

— Ни капли. Если все, что мне успела рассказать тетя Женя правда, то Гордеев похож либо на человека невиновного, либо на человека уж слишком сильно раскаивающегося. Мы ухватимся за первый вариант, это ясно?

— Ясно, — пробурчала я.

— Замечательно, рассказывай.

— Я открыла дверь кабинета, а там сидит его секретарша на моем столе в расстёгнутой рубашке со спущенным лифчиком.

— Где был в этот момент Гордеев?

— Он стоял спиной ко мне, то есть лицом к ней. — я проморгалась, пытаясь разогнать вставшую перед глазами картинку из недавнего прошлого.

— Он трогал её?

— Нет. — помотала головой. — Но у нее был такой взгляд, горящий что ли. Как будто все самое интересное будет впереди. — закатила глаза.

— Его лица ты не видела, значит мы не можем утверждать, что у него был аналогичный вид. Это можешь даже не отрицать! Вы разговаривали после?

— Да.

— Он пытался что-то сказать, объясниться? — я кивнула. — Что он говорил?