Неведомое

В момент зова и хлопанья дверей спальни моего отца не было дома. По его возвращении моя мать немедленно рассказала ему о происшествии, причем даже не подумала о дяде.

Мои родители до сих пор живы и находятся при мне в Бурже. Факт этот был рассказан мне давно, и я могу поручиться в его достоверности. Если он покажется вам интересным, я буду очень рад. Прошу вас печатать одни начальные буквы моего имени — жители нашего города далеко не отличаются независимостью духа.

П.Д.

В Бурже

(Письмо 33)

LIV. В 1856 году мне было девять лет, а брату всего шесть. Мы жили с родителями в Безансоне. Они были родом из Вюртемберга, и обе наши бабушки жили — одна в Ульме, другая в Штутгарте. Мы, дети, никогда не видели их; я, старшая, очень смутно представляла себе, что такое бабушка, а тем более мой маленький братишка. Все, что мы о них знали, — это что обе писали письма каждый год на Рождество нашим родителям, которые, в свою очередь, лаская нас, говорили, что, дескать, бабушки молятся за своих внуков и шлют им свое благословение.

Этого мало для того, чтобы произвести впечатление на детей, и мне кажется, в то время какая-нибудь кукла или паяц были бы нам гораздо приятнее. А между тем вот что случилось. Однажды, — помню, это было в четверг, в феврале 1856 года, — мать велела мне пойти поиграть в саду, благо стояла ясная, солнечная погода; я взяла своего братишку за ручку, и мы оба спустились в сад. Но там, вместо того, чтобы играть и резвиться, он печально забился в угол, потом вдруг ни с того ни с сего залился слезами и побежал к дому, крича: «Я хочу видеть бабушку, мою бедную бабушку! Я никогда не видал ее, я хочу ее видеть!» Мама, думая, что он ушибся, бросилась к ребенку, но на все ее вопросы, на все ласки мальчик твердил только одно: «Хочу к бабушке». Кое-как удалось успокоить его обещанием скоро свозить его к бабушке.

В следующее воскресенье отец явился домой с письмом с большой черной печатью. «Бедная моя женушка, — сказал он, целуя маму, — ведь недаром наш маленький Эдмонд плакал о бабушке, — она скончалась в тот самый час, когда он со слезами требовал ее видеть».

Эмилия Зейц.

В Париже

(Письмо 314)

LV. Вот что случилось с моим отцом, флотским капитаном в отставке. Он был в плавании и около полуночи стал на вахту. Прохаживаясь по мостику, он вдруг увидал мелькнувшую у него перед глазами фигуру ребенка, одетого в белое и как будто собирающегося улететь.

— Ты ничего не видел? — спросил он у матроса, бывшего при нем.

— Ничего, — отвечал тот.

Тогда отец рассказал ему о своем видении, прибавив: «Наверное, у меня дома неблагополучно». Он тщательно записал день и час, и вернувшись домой, узнал, что в тот самый день умерла его маленькая племянница. Отец мой не раз рассказывал мне об этом и еще на днях повторил, читая вашу статью.

М. Шейльян.

Арзев

(Письмо 541)

LVI. Г. Пасса, долгое время бывший священником в Версале, рассказал мне следующий случай. Однажды в бытность его студентом в Страсбурге, находясь в бодрствующем, вполне сознательном состоянии, он увидел своего брата, офицера тюркосов в Африке, лежащим на дне глубокой ямы с раскроенной, окровавленной головой. Хотя это видение произвело на него ужасное впечатление, однако он ни одной минуты не допускал мысли, чтобы оно предвещало действительность, и вспомнил о нем только тогда, когда получил по почте следующее роковое известие: в тот самый день, когда брат являлся ему, он подвергся нападению одного из своих рядовых, который рассек ему голову и бросил труп в яму.

А Е. Моно.

97, улица Дракона в Марселе

(Письмо 363)

LVII. В ответ на ваше воззвание относительно явлений психического свойства я намерена сообщить вам следующий факт, за достоверность которого поручится вам мой отец, Флеран, отставной учитель, и мать моя, начальница школы, живущие в Тенэ (Эндра).

Это было в феврале 1887 года. У моей матери был в Эвре больной брат, к которому она питала особенно нежную привязанность и который, со своей стороны, очень любил ее.

В конце предыдущего года мать моя навещала брата и могла воочию убедиться относительно его здоровья.

11 февраля следующего года, около шести часов вечера, моя мать спустилась в подвальный этаж школьного дома и тотчас же вернулась в состоянии неописуемого волнения. Она слышала в продолжение нескольких секунд три раздирающих крика, как бы призывающих ее на помощь; крики неслись, по-видимому, из слухового окна, обращенного на север. «Брат мой в агонии, — сказала она моему отцу, — я слышала его зов». На другой день она получила письмо, помеченное 12 февраля, с известием о кончине моего дяди, Эрнеста Бартельми. Одна знакомая, писавшая это письмо и не отходившая от больного до последней его минуты, рассказывала потом, что он все время, не переставая, звал мою матушку.

Матушка не раз рассказывала мне об этом происшествии; она так и осталась в убеждении, — хотя не может объяснить себе этого явления, — что она в течение нескольких минут находилась в мысленном общении со своим умирающим братом.