Смелость мыслителей, изобретателей, реформаторов кажется им преступной. Они, вероятно, воображают, что человечество всегда было таким, как теперь; они не помнят ни каменного века, ни открытия огня, ни изобретения жилищ, перевозочных средств, железных дорог, ни великих побед, одержанных человеческим разумом, ни открытий науки. Натура этих господ напоминает рыб или моллюсков. Спокойно сидя в своих мягких креслах, они сохраняют невозмутимое самодовольство. Они совершенно неспособны допустить то, чего сами понять не могут. Во все века, во всех стадиях цивилизации можно встретить таких людей, спокойных, невозмутимых, не лишенных, однако, чванства, которые напрямик отрицают все, еще не изведанное. Если проследить историю, то натолкнешься на множество подобных примеров.
Школа Пифагора, отрешившись от ходячих представлений о природе, возвысилась до открытия суточного движения нашей планеты. Что общественное мнение всполошилось и возмутилось этой гениальной идеей, это еще понятно: нельзя требовать от слона, чтобы он вспорхнул на орлиное гнездо. Но такова сила пошлых предрассудков, что многие, даже просвещенные, умы оказались неспособными возвыситься до этого понятия: таковы Платон и Архимед, хотя они и были блестящими мыслителями.
Мало того, астрономы Гиппарх и Птоломей не могли удержаться от смеха над такой нелепостью. Птоломей называет теорию вращения Земли забавной: "Чтобы Земля вращалась! Да пифагорейцы просто с ума сошли, у них у самих, верно, голова идет кругом!"
Сократ принужден был выпить яд из-за того, что отрешился от предрассудков своего века. Анаксагор подвергся преследованиям за то, что посмел утверждать, что Солнце больше Пелопоннеса. Две тысячи лет спустя Галилея преследуют современники за то, что он смел провозглашать необъятность вселенной и ничтожность нашей планеты. Искание истины движется медленными шагами, но страсти и интересы, затуманивающие рассудки людские, остаются неизменными.
И сомнения все не прекращаются, несмотря на множество доказательств в новейшей астрономии. У нас имеется в наших библиотеках любопытное сочинение, изданное в 1806 году и специально направленное против теории вращения Земли: автор его чистосердечно уверяет, что никогда не поверит, что Земля вертится, как каплун на вертеле. Этот почтенный каплун был, однако, очень умный человек (что иногда не ограждает от невежества); его звали Мерсье, и он был членом Института.
Я лично присутствовал на заседании Академии Наук, когда Демонсель демонстрировал фонограф Эдиссона перед ученым собранием. Во время демонстрации аппарат послушно принялся рапортовать фразу, занесенную на его валик. Тогда один академик, пожилых лет, с умом, начиненным, пропитанным традициями классической культуры, пришел в благородное негодование и, бросившись на представителя Эдисона, чуть не задушил его, восклицая: "Негодяй! Мы не позволим себя морочить какому-то чревовещателю!" Это был член Института Бульо, а происходила эта сцена 11 марта 1878 года. Однако академик не успокоился: полгода спустя в подобном же заседании он счел долгом объявить, что, благодаря скрупулезному исследованию вопроса, он укрепился в своем мнении насчет чревовещательства. Словом, по его взгляду, фонограф — не более, как акустическая иллюзия.
Когда Лавуазье произвел анализ воздуха и открыл, что он главным образом состоит из двух газов — кислорода и азота, то это открытие взбаламутило немало умов, даже самых положительных и уравновешенных. Многие члены Академии Наук, в числе которых оказался известный химик Боме (изобретатель ареометра), твердо веря в исконные четыре стихии древней науки (огонь, воздух, вода и земля. — Прим. ред), энергично восстали против Лавуазье. Теперь же всякому известно, что эти стихии, так свято охраняемые, вовсе не существуют, и что правыми оказались новейшие химики, разложив на составные части воздух и воду.
[В данном случае К Фламмарион не совсем прав. Дело в том, что под "стихиями" в древних (особенно эзотерических) учениях понимались не обычные химические элементы трехмерного, физического плана бытия, а основные тонкоматериальные компоненты, составляющие невидимую основу проявленного плотноматериального мира. Согласно эзотерическим учениям, данные стихии имеют преимущественно астрально-эфирную природу. — Прим. ред.]
Что касается огня, или флогистона, который, по мнению Боме и его современников, исполнял роль deus ex machina в природе и в жизни, то он существовал только разве в воображении мудрых профессоров".
[" В древнейших философских учениях понятие "огонь" относилось не к "физическому" пламени, то есть обычному процессу горения, а к невидимой, сакральной тонкоматериальной основе бытия, — Прим. ред.]