Неведомому Богу. В битве с исходом сомнительным

– Вот, слушай. Я сегодня рядом с Лондоном работал. Этот парень почти готов. На две трети он наш. Говорит, что может раскачать наших сезонников. И он знает парня, который вроде как сагитирует для нас другую группу. Они в большущем саду работают, самом крупном в округе – четыре тысячи акров яблоневого сада. Лондона так бесит это снижение платы, что он готов на все. А дружок его, что с Хантеровой плантации, зовется Дейкином. Мы туда вечером отправимся и с Дейкином переговорим.

– Так что ж, дело сдвинулось, по-твоему?

– Да, похоже.

Мак нырнул в один из темных дверных проемов и тут же появился опять с жестянкой сардин и батоном хлеба. Положив хлеб на ступеньку, он покрутил ключ жестянки, наворачивая на него крышку.

– Ты расспрашивал людей, как я тебя учил, а, Джим?

– Мне мало случаев представилось. Но со стариком Дэном я побеседовал.

Мак перестал крутить ключ.

– Господи, это еще зачем? На кой тебе понадобилось с ним беседовать?

– Мы на одном дереве оказались.

– Ну, так на другое перешел бы! Слушай, Джим, наши люди в большинстве своем тратят время зря. Смысл был бы молодняк в нашу веру обратить. А за стариков вроде этого твоего биться – игра не стоит свеч. Ни к чему это, разговаривать с ними – так они сами тебя в безнадежности всех усилий убедят. Весь запал свой они уже израсходовали. – Он снял крышку и поставил открытую жестянку перед собой.

– Вот. Положи себе рыбки на хлеб. Лондон сейчас ужинает, но совсем скоро будет здесь. И мы поедем на его «фордике».

Джим вынул из кармана перочинный нож, отрезал ломоть хлеба и, положив на него три сардины, слегка вмяв их в хлеб и сбрызнув маслом из жестянки, прикрыл другим ломтем.

– Как девушка? – спросил он.

– Какая девушка?

– Ну, та, с ребенком которая.

– О, с ней все в порядке. Но ты, видно, думаешь, что я Господь Бог, как уверяет всех Лондон. Я признался ему, что никакой я не доктор, а он продолжает меня доком величать. Уж очень переоценивает мои заслуги. А знаешь, если девушку эту приодеть и накрасить как надо, она будет очень даже недурна. Сделай себе еще сэндвич.

Тем временем совсем стемнело. Большинство дверей закрылось, и тусклый отсвет зажженных в каморках огней лег на землю аккуратными светлыми квадратиками.

Мак жевал свой сэндвич.

– В жизни не видел столько страхолюдин в одном месте! Единственной хорошенькой в лагере тринадцать лет. Правда, ее уже наверняка какой-нибудь восемнадцатилетний обхаживает, но ведь и мне не пятьдесят…

– Нелегко тебе, видать, приходится без этого самого, – заметил Джим.

– Почему же без этого самого, черт побери! – хохотнул Мак. – У меня как солнышко пригреет, в штанах так и свербит. Это уж как положено.

На небе показались звезды – яркие, крупные. Звезд было немного, но свет их в холодном ночном небе словно пронизывал острыми иголками. Из ближних каморок доносился многоголосый шум – он шел волнами, то поднимаясь, то стихая, иногда из многоголосья вырывался единичный выкрик.

Джим повернулся на шум:

– Что там происходит, Мак?

– В очко играют. Как выдалась минутка – тут же и начинают. Не знаю, на что вместо денег ставят. Может, на недельный заработок следующий. Так мало что останется от этого заработка, когда долг в лавке погасят. Сегодня там один парень две банки смеси изюмно-миндальной взял. Слопает вот вечером их разом, а к утру ему живот скрутит. Изголодались они, знаешь, по вкусному. Замечал, когда проголодаешься, что мысли без конца вокруг одного какого-нибудь блюда крутятся? Мне вот всегда пюре картофельное мерещится, и чтобы масло в нем так и плавилось! Наверное, этот парень сегодняшний о тушенке месяцами мечтал.

Вдоль фронтона здания двигался крупный мужчина, и падавший из окон свет то и дело освещал его фигуру, когда он проходил мимо.

– Вот и Лондон, – заметил Мак.

Мужчина вразвалку подошел к ним, нетерпеливо поведя плечами. Тонзура его в сравнении с черным ободком волос казалась очень белой.

– Я поел, – сказал Лондон. – Теперь в дорогу. Мой «форд» вон там стоит, сзади.

Он повернулся и направился туда, откуда появился. Мак и Джим последовали за ним. За бараком, уткнувшись в него носом, стоял «форд» модели «Т» – туристский, с откидным верхом. Сиденья его были обтрепаны, клеенка на них растрескалась до такой степени, что из щелей торчал конский волос. Лондон влез в машину и повернул ключ зажигания; раздался скрежет контактных прерывателей.

– Заведи ее, Джим, – попросил Мак.

Джим всем телом приналег на тугую заводную ручку.

– Искра на нуле? Не хочу, чтобы меня по башке треснуло.

– На нуле. Вытяни дроссель там впереди, – велел Лондон.

Запыхтело, поступая, горючее.

Джим крутанул ручку. Мотор закашлял, и зловредная ручка рванула назад.

– Чуть по мне не заехала!

– Уменьши подачу. Она всегда брыкается немного, – сказал Лондон. – Больше дроссель-то не тяни.

Джим опять крутанул ручку. Взвыл мотор. Тускло загорелись фары. Джим залез на заднее сиденье и уселся возле старых покрышек, камер и джутовых мешков.

– Шумит, конечно, но ездить все еще ездит! – прокричал Лондон.